Именем народа Д.В.Р.
Шрифт:
Нетрудно было сообразить, что того же круга и четвертый в компании — незнакомый Цупко вертлявый парень в красной сатиновой косоворотке, на свободной части давно не скобленного дощатого пола выкидывающий коленца и орущий частушки:
Пошла плясать, Дома нечего кусать. Сухари да корочки, На ногах опорочки!..Пригибая голову под низкую притолоку, Филипп шагнул в горницу.
— Мир честной компании! Не помешаю вашему веселью?
— Проходьте, проходьте… Пожалте, Филипп Ильич, к нашему столу! — с жеманной почтительностью пригласила Дуська. До состояния бабьей ненасытности она напиться еще не успела. — Познакомься, Фима, с соседом нашим Филиппом Ильичом…
— Сосед? Пошто не знаю?
— Да Нюрки-Спешилихи это мужик!
— А-а! — протянул Трофим. — Сидай, Филипп… как там тебя… выпьем за знакомство…
Цупко вытянул из кармана штанов узкогорлую бутылку спирта.
— О-о! — заржали Трофим и Алеха. — С понятием гость!
Вертлявый частушечник черпнул жестяным ковшом из бочонка у двери воды, притулил его на столе рядом с выставленной бутылкой. Освободившаяся от Трофимовых лап Дуська подхватила рогожной тряпкой с печи закопченный чугунок, вывалила на стол остывшую нечищеную картоху, потом принесла из сеней в миске соленых огурцов.
Наполнили щербатые стаканы.
— Стало быть, за знакомство! — торжественно сказал Трофим, чокнулся с Филиппом, потом с остальными.
Запрокинув голову, отчего кадык на шее заострился так, что, казалось, кожа вот-вот лопнет, вылил залпом спирт в глотку, быстро схватил ковш, не переводя дыхания, хлебнул воды. Разлепил зажмуренные глаза.
— Эко продрало! Уф-фа! Значит-ца, паря, Спешилихин ты мужик?..
— У меня баба завсегда под низом, — усмехнулся Филипп. — Так что я покуда ни в чьих приживальцах не ходил.
— Фу-ты, ну-ты, кака важна птица! — засмеялся частушечник.
— Хто ты, малый? — процедил Филипп. — Чую, удалый хлопец… Иль в прыгучесть и скоропевки вся удаль ушла?
— Но ты!
— Не люблю я этого, малый… Без почтения ты к старшим. Не назвался, разговариваешь грубо. Трофим, что за хрукт?
— Это-то?.. Яшка Верхоленцев, парнишка бравый, так што, сосед, не ругайся. По его поводу и гулям! Яху вчора из тюрьмы выпустили, мол, де, чужо место занимать! Кака-то комиссия по разгрузке тюрьмы. О, так бы и разгружали кажный день! Так што, Филя, наш он, наш, а што по молодости горяч, так и хорошо…
— Ничего я в этом хорошего не вижу. Горячку пороть — дело спортить.
— Дело, говорить? — спросил, отставив гармошку Алеха Архипов. — Иль так, к слову?
— К слову, к слову, — ответил Филипп и выразительно повел глазами в сторону Дуськи.
Алеха понял. Он пил мало, больше в застолье с гармошкой баловался, поэтому и соображал быстрее других.
— Мож, подойти, Филя, а?
— Ладноть, зайдешь завтрева вечерком ко мне на Новые места…
— Како там заделье, кады идет веселье! — пьяно пропел Трофим, но довольно трезво при этом поглядывая на Алеху. — А ну, наливай всем, гармонист запечный! Яха, кончай зенки выкатывать! Филя — му-у-жи-ик!
Он погрозил Яшке грязным пальцем с вдоль треснувшим выпуклым ногтем, о чем-то задумался, немигающе глядя на Цупко, потом встрепенулся.
— Слышь, Филя, а чо-то ты жа пришел, ась? Да еще и спиртяхи приволок! Наливай!
— Разговор есть…
— А говори свой разговор! — раскинул руки Трофим. — Тута все свои напрочь!
— Свои-то, можить, и свои, но взять твою Дуську… У ее ж в подпитии водичка в заднице не задержится…
— Чо-о?! — тут же заорала Дуська, вскочив с лавки. При этом так зацепила ляжкой стол, что самогонная четверть угрожающе качнулась.
— Ты, кобыла! — заорал Трофим, отталкивая своими граблями-ручищами Дуську от стола.
Но хмель окончательно ударил ей в голову. Схватив со стола кухонный нож, сделанный из обломка косы, Дуська кинулась с ним на сожителя.
— А-а-а-а!!
Задорожный, отшатнувшись назад, задрал согнутую в колене ногу и с силой ударил ею Дуську прямо в живот, от чего она, выпустив нож и нелепо хватаясь растопыренными пальцами за воздух, с размаха шмякнулась задницей об половицы, заорав при этом еще оглушительнее.
Трофим тут же набухал полстакана самогонки, подошел к сидящей на полу и орущей Дуське и выплеснул пойло в раззявленный рот сожительницы. Та замолкла. Смотрела куда-то в точку, и не пытаясь обтереть залитую самогонкой физиономию.
Цупко вышел на улицу, немного напуганный Дуськиной выходкой и обозленный, что желаемого разговора не получилось. Сожалел и о том, что пришлось оставить больше полбутылки спирта на столе.
Тем временем в доме Петровой наступило примирение. Дуська, ощущая в животе горящие кишки, в очередной раз поклялась больше никогда не подымать руки на Трофима.
За примирение и для лечебных целей компания допила и Филькин спирт, и остатки самогона. Тут уж захмелел даже Алеха. Сразу устроился спать на лавке у теплого бока печи. Яшка уже давно уткнулся мордой в стол, а Трофим и Дуська еще долго возились на печи, среди вымазанного сажею тряпья. Дуська стонала, взрывалась звериным рыком, материла Трофима, требуя продолжения, получала от него оплеухи. Потом и они забылись в спиртном угаре.
Среди ночи Яшка проснулся от неудобства и прилепившей язык к небу сухости. Он пошарил на столе ковш с водой, помня, что притаскивал его сюда, но не нашел. Посидев на лавке с минуту, на ощупь в кромешной темноте побрел к бочонку у дверей, но тут же наткнулся на табуретку.
С грохотом Яшка рухнул вместе с табуреткой на пол. Загудел, покатившись, оставленный Дуськой на табуретке чугунок.
— А? Кто?! — перепуганно завопил с печи Трофим.
— Да я это, бл… род! — выругался Яшка, шарахаясь в темноте обратно к столу и нашаривая на нем свечной огарок и спички. Кое-как нашел, запалил огонек. Схватил обнаруженный ковш, обливаясь, припал к воде.