Именем народа Д.В.Р.
Шрифт:
— А мы чо, Яха, самогонку всю кончили? — Трофим тяжело спрыгнул с печи.
— Чо вы? — поднял с лавки тяжелую голову Алеха Архипов.
— Душа-а-а гори-ит! — тяжело просипел Трофим. — Щас бы стакашку…
— Ни хрена не осталося! — зло оглядел стол Яшка. — Слышь, Трофим, а где Дуська самогонку брала?
— Черт ее знат! Щас! — Трофим снова полез на печь, затормошил сожительницу. — Эй, Дусь, Дуська, твою мать!
— Ну? — осоловело, не поворачиваясь буркнула Дуська.
— Где самогонку брала?
— Чиво?!
— Самогонку у каво брала, мать твою ети?!
— Да вы совсем сдурели! Ох, голова моя! Пошли на хрен!
— Тя, бл… спрашивают, так отвечай! — зло ткнул сожительницу в бок Трофим.
— Ай! Ты чо! Штоб вы подавилися, задницы сраные!
— Говори, сука! Задушу! — заорал вконец обозленный Трофим.
— У корейцев-огородников, что за Лушкой Куйдиной живут, у речки…
— Я знаю, где это, — уселся на лавке, мотая всклоченной башкой, Алеха. — Гонят узкоглазые из картопли, но дорого берут…
— Мне даром отдадут! — вскочил, покачиваясь Яшка Верхоленцев. — Особливо кады вот такую штуку показать! — Он выхватил из-за голенища сапога узкий, двусторонне заточенный нож длиной в две его широкие ладони. — Айда за самогонкой!
— Чо вы среди ночи затеяли?! — подала голос с печи Дуська.
— Не встревай, дура! — рявкнул Трофим. Затопал к дверям, снял с крюка вытертый полушубок, повернул лицо к собутыльникам. — Но, чо вы, идете или задохлись?
Яшка и Алеха подхватили сваленную в углу на пол верхнюю одежу. Мгновение помедлив, Задорожный сунулся за занавеску, громыхнул там чем-то и появился обратно с тускло блеснувшим топором.
— Сгодится, ежели што…
Троица быстро добралась до невысокой изгороди, за которой темнела приземистая фанза, в которой жили три корейца — Ту-Пен-Ха, Ан-Ир-Сан и Ким-Тан-Ен.
Сколь в Песчанке помнили, корейские огородники жили здесь маленькой коммуной, выращивали лук и чеснок, фасолевые бобы и длинные изогнутые огурцы, шикарные капустные кочаны, алый мак и разные пахучие травки, назначение которых практически никто из местных жителей не знал. Щедро родился у огородников-иноземцев и картофель — продолговатый розовый, рассыпчатый даже при недолгой варке, и огромный желтый, который они и пускали на выгонку самогона.
Но эту сторону своих занятий таили, правда, только от властей. Песчанский народ знал, где можно раздобыть огненной водицы для свадьб и поминок, праздничных застолий или послебанного расслабления.
Задорожный махнул рукой и распахнул калитку так, что она жалобно загудела, ударившись о заборчик. Шагнув в аккуратно выметенный дворик с маленькими цветочными клумбами, пустыми перед зимой, Яшка зло сплюнул на ближайшую, насмешливо кивнув головой Алехе, мол, видал, дурь.
— Бух-бух-бух!!!
Кулаком и сапогом забухал Трофим в низенькую дверь застекленной маленькими аккуратными стеколками веранды.
— Бух-бух-бух!!!
Скрипнула внутренняя дверь, невысокая темная фигурка появилась на веранде и приблизилась к стеклышкам.
— Кто там? — раздался тонкий голос.
— Открывай! — заорал Яшка. — Самогонку давай, ходя!
— Однако спать иди, нету ничего. — Фигурка поплыла обратно в дом.
— Я те щас дам «спать иди»! — Задорожный выхватил из-за пояса топор и, широко размахнувшись, вдарил по стеклу. Звонко лопаясь, оно осыпало нападающих мелкими осколками.
Осатанев от этого, все трое разом навалились на дверь, она с треском слетела с хлипкого запора. С веранды залетели в дом, слабо освещенный керосиновой лампой с прикрученным фитилем. У беленой печи застыли трое низкорослых корейцев.
Они так и жили — втроем, без женщин, делали все сами, что вызывало немало пересудов и любопытства у песчанских кумушек.
— Чо, рожи обезьяньи, уставились?! — зло выкрикнул Трофим, за спиной которого яростно сопел Яшка и щерился до конца так и не протрезвевший Алеха. — Самогонку давай, поняли? И быстро, мать вашу ети!
— Продали самогонку, продали. Ничего больше нету, совсем нету! Завтра будет, завтра приходи однако, — затараторил старший из корейцев.
— Ах, нету… — протянул Трофим. — А вот это видел?!
Он поднял топор на уровень глаз.
— Нету, совсем нету! — протянув руки ладонями вверх, повторил кореец.
— Режь их, Яха! — крикнул Трофим и с разгиба руки ударил лезвием топора ближайшего корейца в лицо…
Старика Ту-Пен-Ха и средних лет Ан-Ир-Сана они убили сразу. Одного топором Задорожный, другого схватил за руки Алеха, а Яшка несколько раз ткнул своим ножом.
Младшего — Ким-Тан-Ена — Алеха с Яшкой привязали навзничь к столу. Требовали денег, но тот молчал, с ненавистью глядя на убийц. Тогда Верхоленцев рывком содрал с жертвы полотняную рубаху и с дурным смехом вдавил кончик ножа в кожу несчастного на боку, а потом резко дернул нож поперек живота, распластывая от бока до бока горизонтальным надрезом брюшину. Кореец пронзительно закричал.
— Стало быть, голосок-то имеешь, ишь, какой прорезался! Чо, желтая тварь, больно-о? — затрясся в истеричном смехе Яшка. — А ты нам про денежки скажи…
Кореец кричал, обливаясь кровью, а Яшка вновь и вновь резал ему живот поперечными полосами.
Когда жертва потеряла сознание, рыскавшие по всем углам Архипов и Задорожный заорали, чтоб Яшка не маялся дурью, а лучше искал бы самогонку, коли узкоглазая мартышка ничего не говорит.
Верхоленцев мутным взором окинул окровавленное тело, запрокинутую голову с отчаянно пульсирующими венами и — с размаха резанул по этим венам, уворачиваясь от брызнувшей темной крови. Потом с интересом смотрел, как кровь толчками выплескивается из раны, судорожно подергивается тело…