Иметь и не иметь
Шрифт:
С того часа, как я встретился с китайцем и взял у него деньги, вся эта история не давала мне покоя. Ночью я почти не спал. Когда я вернулся на пристань Сан-Франциско, там меня ждал Эдди.
— Здорово, Гарри, — крикнул он мне и помахал рукой. Я бросил ему кормовую чалку, и он закрепил ее, потом взошел на борт. Он был все тот же, длинный, мутноглазый, еще больше пьяный, чем обычно. Я не сказал ему ни слова.
— Выходит, этот тип, Джонсон, уехал и оставил нас ни с чем? — спросил он меня. — Ты что-нибудь знаешь о нем?
— Убирайся вон, — сказал я ему. — Смотреть на тебя противно.
— Братишка,
— Убирайся с лодки, — ответил я ему. Он только удобнее устроился на сиденье и вытянул ноги.
— Говорят, мы едем сегодня, — сказал он. — Что же, тут в самом деле больше нечего делать.
— Ты не едешь.
— В чем дело, Гарри? Не стоит тебе ссориться со мной.
— Вот как? Убирайся с лодки.
— Ну-ну, полегче.
Я ударил его по лицу, он встал и полез обратно, на пристань.
— Я бы с тобой так не поступил, Гарри, — сказал он.
— Еще бы ты посмел, — ответил я ему. — Я тебя с собой не беру. Вот и все.
— Хорошо, но зачем же было бить меня?
— Чтоб ты это уразумел.
— А что же мне теперь делать? Оставаться и голодать?
— Какого черта голодать, — сказал я. — Можешь наняться на рейсовый пароход. Отработаешь обратный путь.
— Ты со мной не по-честному поступаешь, — сказал он.
— Хотел бы я знать, с кем ты поступаешь по-честному, пьянчуга, — ответил я ему. — Ты родную мать готов обжулить.
Это, кстати сказать, было верно. Но мне стало неприятно, что я его ударил. Всегда неприятно, когда побьешь пьяного. Но на такое дело я все равно не мог взять его с собой; даже если бы и хотел.
Он побрел к воротам, длинный, как день без завтрака. Потом он повернулся и пошел обратно.
— Нельзя ли перехватить у тебя доллар-другой, Гарри?
Я дал ему пятидолларовую бумажку из денег китайца.
— Я всегда знал, что ты мне друг, Гарри. Почему ты не хочешь взять меня?
— Ты приносишь несчастье.
— Ты просто взбесился, — сказал он. — Ну, ничего, приятель. Ты еще рад будешь со мной повстречаться.
Теперь, с деньгами в кармане, он пошел гораздо быстрее, но, право, мне противно было даже смотреть, как он ступает. Он ступал так, точно все суставы у него были вывернуты задом наперед.
Я пошел в «Жемчужину» и встретился там с агентом, и он передал мне бумаги, а я угостил его пивом. Потом я сел завтракать, и тут явился Фрэнки.
— Это мне дали для тебя, — сказал он и передал мне что-то скатанное в трубочку, завернутое в бумагу и перевязанное красным шнурком. Когда я снял бумагу, там оказалась какая-то фотография, и я развернул ее, думая, что, может, это кто-нибудь на пристани сфотографировал мою лодку.
Славно. Это был крупный поясной снимок мертвого негра, у которого горло было перерезано от уха до уха и потом аккуратно зашито, а на груди лежал плакатик с надписью по-испански: «Вот как мы поступаем с „lenguas largas“».
— Кто тебе дал это? — спросил я Фрэнки. Он указал на маленького испанца, который работает на пристани. Парнишка стоял у стойки с закусками.
— Скажи ему, пусть подойдет.
Парнишка подошел. Он сказал, что двое молодых людей дали ему это сегодня, часов в одиннадцать. Они спросили, знает ли он меня, и он сказал, что да. Потом он отдал это Фрэнки, чтобы тот передал мне. Они дали ему за это доллар.
— Политика, — сказал Фрэнки.
— Да, да, — сказал я.
— Они думают, ты говорил полиция про свой встреча с этот молодой люди здесь утром.
— Да, да.
— Плохой политика, — сказал Фрэнки. — Хорошо, ты уезжаешь.
— Они тебе что-нибудь еще поручили? — спросил я маленького испанца.
— Нет, только передать вот это.
— Плохой политика, — сказал Фрэнки. — Очень плохой политика.
Я сложил в одну пачку все бумаги, которые мне передал агент, уплатил по счету и, выйдя из кафе, прошел через площадь и потом в ворота и был очень доволен, когда миновал товарный склад и выбрался на пристань. Эти мальчишки нагнали-таки на меня страху. У них хватило бы глупости вообразить, что я сболтнул кому-нибудь про ту историю. Все они такие же, как Панчо. От страха они распаляются, а когда распалятся, им хочется убить кого-нибудь.
Я поднялся на борт и стал разогревать мотор. Фрэнки стоял на пристани и смотрел. Он улыбался все той же чудной улыбкой глухого. Я подошел к нему поближе.
— Слушай, — сказал я. — Как бы тебе из-за этого не попасть в беду.
Он не слышал. Мне пришлось прокричать ему это.
— Мой хороший политика, — сказал Фрэнки. Он отвязал причальный трос.
Глава третья
Я помахал Фрэнки, бросившему мне концы, отвел лодку от пристани и направил ее в пролив. Английский грузовой пароход выходил в море, я поравнялся с ним и обогнал его. Он вез большой груз сахару, и вся обшивка у него была ржавая. Какой-то лимонник в старом синем свитере смотрел на меня с кормы, когда я проезжал мимо. Я вышел из гавани и миновал Морро и взял курс на Ки-Уэст, по прямой на север. Я бросил штурвал, пошел на бак и свернул трос, а потом вернулся и выровнял лодку по курсу, так что Гавана сперва вытянулась за кормой, а потом понемногу скрылась из виду, когда между нами встали горы.
Вот уже скрылся из виду Морро, потом отель «Националь» и наконец остался только купол Капитолия. Течение было небольшое по сравнению с тем днем, когда мы последний раз выходили на рыбную ловлю, и дул совсем слабый бриз. Я увидел два смака, возвращавшиеся в Гавану, и они шли с запада, так что я понял, что течение слабое.
Я выключил мотор. Не к чему было зря расходовать бензин. Пусть лодку пока сносит течением. Когда стемнеет, я легко ориентируюсь по маяку Морро или, если ее отнесет очень далеко, по огням Кохимара и тогда возьму нужное направление и пойду на Бакуранао. Я рассчитал, что при таком течении ее к наступлению темноты отнесет как раз на двенадцать миль, к самому Бакуранао, и я увижу огни Баракоа.
Значит, я заглушил мотор и полез наверх, чтобы осмотреться. Только и было видно, что два смака на западе, идущие в порт, и позади белый купол Капитолия, высоко поднимающийся над краем океана. На поверхности воды кое-где виднелись желтые водоросли, и в воздухе кружили птицы, но их было немного. Я посидел немного на крыше рубки, наблюдая, но не увидел никакой рыбы, кроме тех мелких коричневых рыбешек, что всегда снуют вокруг водорослей. Не верь тому, братишка, кто станет уверять тебя, что от Гаваны до Ки-Уэст рукой подать. А у меня весь путь был впереди.