Имеющие Право
Шрифт:
— Что иначе? — истерически выкрикнула Фэрелья, наклоняясь вперед, и ее глаза, принявшие цвет изумрудного мха, которым были покрыты окружающие горы, угрожающе засветились. — Договаривай! Что иначе?
— Иначе мы навсегда останемся на этом острове, — пожал плечами Тирваз. — Ни от кого не секрет, что собраться всем вместе, пересечь границы и проскользнуть через людские кордоны нам в этот раз было гораздо сложнее, чем прежде. А скоро мы вообще потеряем эту способность.
— Я не хочу! — Фэрелья продолжала срываться на крик. — Я ненавижу эти голые камни
— Точнее сказать, здесь в твоей силе нуждаются гораздо меньше, чем на развратном юге, и тебя это злит, — маленький Осмод спокойно смотрел на разлетающиеся в приступе гнева золотые локоны.
— Если бы я обращала внимание на слова привратников и мальчиков на побегушках, я бы разозлилась по-настоящему!
— Я на твоем месте не рассчитывал бы на людей как на спасителей, Тирваз, — белокурый толстяк, похожий на Фэрелью, задумчиво покачал головой. — Они с завидным упорством уже много веков подряд проделывают все, чтобы уничтожить этот мир, или, по крайней мере, нанести ему непоправимый вред. Разрушение получается у них гораздо лучше спасения.
— Это правда, Фрэли. Но ты ведь не станешь отрицать, чо если бы не было людей, то мир бы замер на месте? Разрушение — это тоже движение вперед и начало чего-то нового.
— Предлагаю хотя бы на время перестать мыслить отвлеченно, — Риго несколько раз гулко хлопнул в ладоши, призывая всех к порядку. — Мы все сейчас зависим не от абстрактного человечества, а от одной конкретной особы. Тирваз, распрострняется ли твоя непонятная уверенность в людях на Эстер Ливингстон?
Все одновременно повернули головы к ставшей совсем маленькой фигурке на краю верескового поля.
— У нее нет ничего, что привязывало бы ее к этому миру.
— Она считает, что потеряла способность любить, и потому жить ей незачем.
— Она боится смерти, как любой из людей, кто подойдет к этому слишком близко и задумается о подобных вещах.
— Именно поэтому, — Тирваз спокойно пошевелил в костре обугленной палкой, — я рекомендую всем привыкать к здешнему климату и не жаловаться.
В этот момент ссутулившаяся фигурка помедлила, пиная землю носком высокого ботинка, и повернула обратно, перейдя с расслабленной походки на быстрый спортивный шаг. Волосы у нее совсем растрепались, намокли и сивсали на глаза, но она нетерпеливо смахивала их ладонью.
— Слушай, Тирваз, я хочу немного проехаться. Не составишь компанию?
— А ты уже научилась держаться в седле?
Тирваз совершенно не иронизировал, поскольку на иронию был не способен, а говорил абсолютно серьезно, в его голосе даже скользило участие. Но искренность собеседника была настолько чуждым для Эстер понятием, что она немедленно приняла вызов и приготовилась к ответному удару:
— Боитесь, что ваша последняя надежда сломает себе шею? Что же, бегите к Сигфрильдуру, умоляйте посмотреть, какие чудеса храбрости я демонстрирую — может быть, он тогда убедится в моем абсолютном бесстрашии, и все быстро закончится?
— У господина Эйльдьяурсона немного другие границы бесстрашия, —
— Потому что он умалишенный, про это давно написали во всех журналах! — надрывалась Фэрелья им в спину. — Мы уже две недели живем на острове, которым правит сумасшедший, так можно и самим свихнуться!
— Как сказал бы Лафти — "моя дорогая, разве можно лишиться того, чего не было с рождения?"
Однако даже Эстер пробормотала эти слова в подветренную сторону. Ссориться с нежной и ласковой Фэрельей, воплощением любви, по доброй воле не захотел бы никто из обитающих на земле. А Тирваз, услышав ее реплику, не повел и бровью, уверенно приподнимаясь в стременах, чтобы лучше видеть ведущую через холмы тропу.
Он двигался первым, и потому Эстер спокойно могла разговаривать с его затылком — обычным коротко остриженным ежиком темноволосого мужчины со смуглой шеей и рельефными мускулами на спине, хорошо различимыми под рубашкой. И лишь тонкая ткань заурядной клетчатой рубашки невольно заставляла задуматься о том, кто же перед ней, потому что в стылом воздухе вознесенного над морем плато висела мелкая взвесь из дождя с инеем, заставляющая Эстер зябко передергивать плечами и дышать в воротник пуховой куртки, чтобы было теплее.
— Вы все теперь презираете меня?
— За что? — поразился Тирваз.
— За то… за то, что вам приходится столько ждать. Что я не могу… войти в Дом Бессмертия.
— Я вас не совсем понимаю, госпожа Ливингстон. Я, например, от вас ничего не жду.
— Послушай, Тирваз… ты ведь должен все знать про такие вещи… может ли человек на самом деле перестать чего-либо бояться? Может, к страху надо привыкнуть… и тогда он перестает так давить на тебя? Ведь есть же люди действительно бесстрашные… которые ни перед чем не испытывают ужаса…
— Не совсем, — спокойно отозвался спутник Эстер, не поворачиваясь, тоном таким же обыденным, словно речь шла о том, что лучше попросить приготовить на завтрак. — Страх — такое же физическое свойство живого организма, как многие другие. Только некоторые люди, приближаясь к опасности, разгоняют это ощущение в своей крови до такой степени, что оно перестает быть страхом и превращается в наслаждение, как наркотик. Так что они не убегают со всех ног, как сделало бы любое разумное существо, ценящее свою жизнь и здоровье, а бросаются вперед, крича от восторга. Это большая сила, но она всего лишь оборотная сторона страха.
— Хорошо, пусть так… — Эстер нетерпеливо тряхнула головой, — а как можно… этого достичь… разогнать в себе страх, как ты говоришь?
— Самый быстро действующий из известных мне способов, — совершенно серьезно продолжил Тирваз, — это как следует наесться ядовитых грибов. Полагаю, наш любезный хозяин, господин Эйльдьяурсон, даже может показать, где они растут.
— Издеваешься, да? — Эстер натянула поводья, приостанавливаясь.
— Почему же? Я рассказал чистую правду, только не очень понимаю, для чего тебе все это нужно.