Имеющий уши, да услышит

Степанова Татьяна

«Вы, Клер, мой единственный друг, будьте же мне опорой в мои скорбные дни», – писала Юлия.

Клер сначала не могла взять в толк, почему детей так срочно отсылают из Иславского к тетке, почему Юлия в таком состоянии отчаяния и бешенства…

Но через два дня пришли вести из Петербурга о казни декабристов, включая Петра Каховского.

И Клер все поняла.

Юлия приехала уже с урной и прахом своего возлюбленного.

– Я выкупила его тело, – объявила она Клер, выходя из дорожной кареты. – В России за деньги возможно все. Я купила его мертвое тело – они

хотели похоронить казненных тайком на острове Голодае. Я приехала туда ночью, люди, которым я заплатила… Клер, а Джульетта могла бы купить за деньги тело Ромео или Меркуцио? А в России сейчас все возможно. Они не зароют его в яму, как падаль, на этом острове Голодае. Я устроила ему свои похороны на берегу Невы. Я купила воз смолистых дров и две бутыли первосортного оливкового масла. Я сделал ему погребальный костер, как вы с Байроном и Мэри тогда для Шелли на берегу моря… Я уложила его тело на костер, как мертвого Ахиллеса, и сама подожгла все факелом. Я это смогла сделать, я вынесла все это там, на берегу Невы – весь этот ночной погребальный обряд на античный лад! И я собственноручно собирала его еще неостывший прах в каменную урну. Вот, руки обожгла – смотрите, Клер… Он упокоится в Иславском, в месте, которое я так люблю и где он со мной… мой любимый… мой мальчик… мой названный муж, так и не успел побывать.

Клер в тот миг показалось, что Юлия Борисовна на грани истерики.

Но нет. Она была очень сильной женщиной.

Ни слезинки.

Она лишь сбросила шляпу с черной вуалью и вытащила шпильки из подколотых сзади светлых волос. Они рассыпались волной по ее плечам.

Как такое опишешь в дневнике?

Она, Клер, и так без записей не забудет всего этого до конца своих дней.

В роще у моста через канал послышался стук колес – среди деревьев промелькнула дорожная карета. Дорога не была проезжей и торной, кто-то ехал в Иславское – на ночь глядя.

Стук колес по мосту…

Хруст веток за спиной…

Клер снова обернулась.

Никого там в кустах.

Сумерки…

Красногрудая птичка-малиновка, что так и сидела доверчиво на перилах беседки, внезапно испуганно вспорхнула и взмыла в вечернее небо.

Клер поднялась со скамьи, положила дневник, чернильницу и свой ридикюль на перила. Она следила глазами за каретой – та уже на середине моста над каналом. Кто же это едет в Иславское?

Как вдруг…

Этот звук…

Хриплый вздох за спиной.

Она не успела обернуться – сильный удар в спину сбросил ее со ступеней беседки прямо на землю, во влажную прибрежную грязь.

Она получила удар в бок – под ребра, а затем ее прижали к земле, наступив на шею, вдавливая ее лицо прямо в грязь. Рванули что есть силы платье на спине, схватив за ворот, ткань треснула, разошлась. Клер ощутила, как чьи-то руки ощупывают, гладят ее спину, блуждая по коже, смыкаясь на талии, залезают под подол, рвут шелковые нижние юбки, задирая их высоко, и…

Клер закричала, забилась. Она кричала громко и отчаянно, взывая о помощи, и одновременно пыталась перевернуться на бок. Но тот, кто напал на нее, наступил ногой ей на спину и с силой ударил

кулаком по голове. И еще раз, и еще – избивая ее жестоко и беспощадно. Она кричала, захлебывалась криком, чувствовала, как на нее наваливается сверху тяжесть – прижимая к земле все крепче, кто-то пытался добраться до самых ее интимных мест. Ее пытались изнасиловать – жестоко и страшно.

Всплеск воды!

Клер услышала его и закричала что есть сил.

Нападавший схватил ее сзади за волосы, рванул, потащил, лишь сильнее вминая ее лицо в прибрежную грязь, не давая ей повернуть шею и взглянуть, чтобы увидеть… чтобы хоть что-то увидеть…

Голоса… кто-то кричит…

Пальцы нападавшего царапали ее кожу, она слышала тяжелые хриплые вздохи… словно зверь… дикий зверь напал на нее и готов был вонзить свое жало…

Всплеск воды…

Хватка нападавшего внезапно ослабла. Клер почувствовала, что ее уже не сжимают в тисках.

Хриплый вздох, сдавленный возглас – словно разочарование, бешенство в нем и… страх?

Она снова попыталась повернуть голову, чтобы увидеть насильника, но получила удар по голове кулаком – прямо в висок – и потеряла сознание.

Вершины Швейцарских Альп…

Вдали крыша их виллы Диодати…

Он поворачивает к ней свое прекрасное лицо, известное всему миру по портретам, что украшают титульные листы изданий его поэм…

И говорит ей: «Клер, ничто уже никогда не разлучит нас. Мы вместе навсегда. Ты подарила мне свет, когда я пребывал в кромешном мраке и боли…»

Он обнимает ее крепко…

Он несет ее на руках.

Ее длинные, густые, темные, как ночь, волосы касаются травы.

Запах речной воды.

Клер открыла глаза.

– Тихонько… вот так… все хорошо… вы в полной безопасности. Не бойтесь.

Русская речь – она все еще плохо понимала ее на слух, хотя и имела редкий дар к языкам и прилежно учила русский сразу по приезде в Россию. Голос мужской – хрипловатый глубокий баритон, взволнованный.

Кто-то склонился над ней.

Чье-то лицо как в тумане.

– Кто вы? Как вас зовут?

– Я Клер, – прошептала Клер Клермонт на родном английском языке. – Я живу здесь, в Иславском.

– Вы англичанка? – Вопрос был задан ей уже на очень хорошем английском, и сразу после этого обладатель глубокого баритона громко спросил по-русски: – Есть у нас что-то, чтобы в чувство ее окончательно привести и ссадины обработать быстро? Соли нюхательные и духи?

– Откуда, ваше сиятельство? Вы такое с собой не возите. Водка есть польская в поставце! Может, водки ей дать нюхнуть?

Переговаривались по-русски, смысл ускользал от Клер. Ее голова гудела. Но она сделала над собой усилие и…

Огляделась.

Она лежала на кожаных подушках дорожной кареты, рядом с ней находился крупный мужчина – с его одежды ручьем текла вода. Кто-то еще пытался заглянуть в карету, но мужчина каждый раз резко отталкивал любопытного и от открытой двери, и от окна. Вот в окно просунулась рука со штофом и батистовым платком, уже намоченным водкой. Крупный мужчина, который словно где-то искупался, забрал платок и…