Имитатор. Книга третья. Оправдание невиновных
Шрифт:
Арина решительно развернулась, намереваясь пойти не рационально-минималистическим, а каким-нибудь случайным маршрутом. И, сделав шаг, опять остановилась. На противоположной стороне узкой улочки, возле автобусной остановки маячила темная и как будто знакомая фигура.
– С-стерва милицейс-ская! – прошипело в ушах так отчетливо, что Арина вздрогнула.
Мужик на остановке стоял неподвижно. Но смотрел в ее, Аринину сторону.
Она пошла медленно, не поворачивая головы, лишь косясь в сторону темной фигуры. И, поравнявшись с ней, даже через улицу узнала: он, Кащеев. Приткнутый к остановке фонарь освещал его ярко, не ошибешься.
И, собственно, что, сказала Арина сама себе. Живет он, раз дело было в нашей подследственности, в этом районе. Ничего удивительного, что он тут стоит. Стоит и стоит. Ждет маршрутку или, к примеру, автобус. А ты иди своей дорогой. А если он следом пойдет? Опять же – ну и что?
Гулять случайным маршрутом уже совсем не хотелось, но разворачиваться еще раз она не стала, представив, как глупо будет выглядеть со стороны – как мечущаяся туда-сюда заполошная курица. Она, Арина, заполошная курица? Ну уж нет! Она хладнокровный уверенный в себе опытный следователь.
В конце квартала она притормозила на светофоре: стоя словно бы в ожидании разрешающего зеленого человечка, было очень удобно поглядеть вправо, туда, где осталась ждать неведомой маршрутки темная фигура. Теперь она – точнее, он – стоял уже с другой стороны остановки. Обошел, значит. Чтобы павильончик обзор не загораживал. Стоял и глядел ей вслед.
Судмедэксперт, картинно откинувшись в кресле, так что оно жалобно скрипнуло, всплеснул руками, едва не порушив одну из заполнявших его стол бумажных стоп:
– Ну, Арина Марковна, ты совсем старого Плюшкина со свету сжить решила? Только я из секционной в кабинет сбежал, только настроился чайку спокойно попить – здрасьте вам! Или, может, думаешь, мы тут с утра до ночи кроссворды разгадываем, чтоб от безделья не заскучать? Ну так, душенька моя…
– Семен Семеныч! – взмолилась Арина.
Она и сама не знала, зачем выпросила в архиве давно закрытое дело, скрестив мысленно пальцы – только бы Пахомов не прознал – зачем терзает сейчас судмедэксперта. Ясно же было, что ничего Плюшкин в тех старых отчетах о вскрытии маленького Вити Кащеева не разглядит. Было бы что – еще тогда бы разглядели.
Почему же так на душе муторно? Как будто съела что-то несвежее. Фальшивое. Как будто в кофе вместо сахара оказался сахарин, на который у Арины была аллергия, – и теперь мутит и подташнивает. В чем та фальшь? Арина вспомнила, как Соня вжималась в самый угол студийного дивана, лишь бы быть подальше от мужа. С одной стороны, это понятно: наверняка после смерти сына Кащеев ее поедом ест. Но с другой – почему она от него не уйдет? Почему раньше не ушла? Если же ее все устраивало, откуда «загулы»? И ведь было бы еще к кому бегать-то! Фотографии осужденного за убийство мальчика Сониного приятеля впечатление производили удручающее. Кащеев выглядел куда импозантнее и внушительнее. А этот Гулявкин – сморчок сморчком. Кащеевское же объяснение про «там было вино» звучало не слишком убедительно: на алкоголичку, у которой все мысли об выпить, Соня не походила совершенно. Что студия настроилась к ней так недоброжелательно – это как раз было вполне понятно. Раз Кащеев в их глазах благородный герой, значит, другая сторона – дрянь.
– Семен Семеныч, – повторила Арина как можно жалобнее. – Ну посмотрите…
– Да ладно, егоза, – добродушно ухмыльнулся Плюшкин. – Чего ты там еще наковыряла? Опять из архива? Та-ак, кто это вскрывал? А, Тимченко… Надо же, даже снимки все есть, экий аккуратист… Ну… ладно, ладно, погляжу.
– Семен Семеныч, – протянула она еще жалобнее. Даже носом для убедительности шмыгнула.
– Что, прямо сейчас? – хмыкнул тот. – Ох, Арина Марковна, ты точно смерти моей хочешь. Я и так в нынешнем году прямо ударник патологоанатомического труда. Еще и до весны настоящей далече, еще ни одного «подснежника» не привозили, а у меня уже за полсотни перевалило. И тут ты еще… Ну давай, поглядим, что тут у нас.
«Подснежниками» именовались трупы, обнаруженные после схода снега. Их находили в дачных массивах и лесопарках, реже – среди гаражей. Большей частью это были замерзшие бомжи, но попадались среди мерзлых трупов и криминальные.
Некоторое время Плюшкин, нацепив очки «для чтения», изучал отчет судебного медика по делу о смерти маленького Вити Кащеева. Хмыкал, качал головой, бормотал что-то невнятное. Арина вся извелась, но с вопросами лезть боялась.
– Что я тебе, душенька, скажу? К вскрытию у меня претензий нет. В целом, – уточнил он, хмыкнув. – Тимченко – дядька аккуратный. Все разглядит, ничего не пропустит. Правда, насчет истолкования увиденного не так чтоб великий прозорливец, все у него от сих до сих, а смыслы пусть следователь ищет. Ну да тут-то случай, в общем, вполне очевидный. Удар по голове… чем-то с острой гранью, вроде угла стола или… было там на месте что-то в этом роде? Чего там в протоколе осмотра, изымали потенциальное орудие? Нет? Ну и ладно. Насчет угла стола – это мое личное предположение. И уж разумеется, не кулак, даже если с кастетом. Будешь искать – ищи стол, лавку какую-нибудь, шкаф с выступом.
– Там печка стояла, – осторожно предположила Арина. – Такая… нечто среднее между буржуйкой и голландкой.
– Тоже годится, наверняка там какие-то уголочки-приступочки острые имеются. Хотя дело-то старое, чего ты сейчас там найдешь, там уж двести двадцать раз ремонт сделали и мебель новую поставили. В общем, дело так было: видишь, на левой щеке синячок? Слабенький такой, но разглядеть можно.
Арина вгляделась в снимок:
– Так у него же на виске след, разве не…
Плюшкин укоризненно покрутил головой:
– Торопыга ты, торопыга. С чего бы здоровому мальчишке об угол виском прикладываться? Стукнул его кто-то, ну или оттолкнул, или оплеуху, может, дал, след в области левой скуловой кости как раз об этом нам и говорит. Оплеуха-то так себе, несильная, но пацан упал. И виском о какой-то угол ударился. Смерть наступила от внутричерепного кровоизлияния, явившегося следствием удара. Умер мальчишка быстро. Хотя насчет практически мгновенного наступления смерти я, пожалуй, с коллегой поспорил бы. По снимкам судя, я немного бы его сдвинул. Время то есть, с момента удара до наступления смерти. Не мгновенно мальчик умер. И вот тут еще, видишь… в дыхательных путях следы инородного вещества. И даже обозначено, где и сколько. И заметь, не во рту, не в ноздрях – там тоже есть, конечно, но это и понятно. А вот ниже… М-да.
– Инородного вещества?
– Пепел у мальчика в бронхах, вот что. Тимченко-то, видать, решил, что раз тело в печке лежало, то пепел вполне логичен. Но не в бронхах же! Впрочем, коллега мой разлюбезный на выводы не щедр. А вот следователь мог бы и задуматься.
– То есть… мальчик еще жив был, когда его в печку сунули? – Арина едва сама не задохнулась от такого предположения.
Семен Семеныч пожал плечами:
– Ну а как бы он еще мог пепел вдохнуть?
– Так он задохнулся, получается? – заторопилась она.