Имитатор. Книга вторая. Дважды два выстрела
Шрифт:
– А почему же… как же… почему ни одного дела об изнасиловании? Нет, я знаю, что заявления далеко не все пишут, не хотят еще больше пачкаться, позора боятся. Но неужели никто-никто не обращался?
– Кое-кто обращался. А толку? Мальчики-то действительно «золотые». Один – депутатский сынок, у другого – мама судьиха. Она, кстати, до сих пор… судействует.
– Надежда Константиновна, а откуда вообще известно… если их так и не… ну если заявлениям хода не давали…
Яковенко вздохнула:
– Одну мамочку снасильничать не успели – как раз муж ее с работы возвращался, отбил.
– И что? Тоже не стали заявление писать? Все-таки
– Попытка… Там другое заявление моментально возникло. Три хороших мальчика гуляли в парке, а ненормальный дядька кинулся на них с кулаками. И еще, кажется, с обломком доски. Вот парня и закрыли по полной. Ладно хоть тяжкие телесные удалось до средних спустить, но… А! – Яковенко безнадежно махнула рукой. – Так что, когда они в баньке-то напились да друг дружку поубивали, я было и впрямь подумала – есть Бог. Все видит.
– То есть, может быть, это и не Кузьменко приятелей спалил?
Крупская покачала головой:
– Ну… были там кое-какие нестыковки. Я-то думала тогда, да и сейчас, в общем, думаю, это кто-то из родни тех девчонок отомстил. Ну или кто-то из соседей. Отморозки-то эти и в дачном поселке многим нагадили. Да какая разница… Значит, Шубин и этим делом интересовался? Может, хотел что-то найти, чтоб последнему, кто живым из троих остался, срок до пожизненного поднять? Или, может… Нет, не знаю… – она помолчала, вздыхая. – Эх, жалко Егора. Как же он так… Хороший мужик был. И сыскарь хороший. Сейчас таких, пожалуй, и не делают уже. Хотя… не слушай. Это я, наверное, по-стариковски уже, мол, в наше время и трава была зеленее, и сахар слаще, и, главное, мы моложе были.
– Раз хороший сыскарь, значит, вряд ли бессмысленно стал бы из пустого в порожнее перекладывать?
– Ты о чем?
– Да вот голову ломаю над материалами, что после него остались. Почему, ну почему он эти дела выстроил в таком диком порядке? В беспорядке даже. Но он же о чем-то при этом думал? А? – Арина посмотрела на свою визави просительно. Точно надеялась, что та сейчас моментально ей все по полочкам разложит. Да пусть хоть и не моментально!
– Не знаю, деточка, – безмятежно отозвалась Яковенко. – Он же опер был. А там совсем другая логика. Тебе бы с Халычем про эти дела поговорить…
– С… Морозовым? – от неожиданности Арина вздрогнула. Вот и Баклушин про Александра Михайловича так же поминал. Вроде бы и ничего удивительного, кого и спрашивать о старых делах, как не того, кто тогда работал. Но Арине это совпадение показалось почему-то странным.
– Чего это ты подпрыгиваешь? – усмехнулась Надежда Константиновна. – Его все Халычем кличут. Ах да, ты ж у него училась? И до сих пор почтительно трепещешь? Ладно-ладно, не смущайся. Морозов и следователем отличным был, и преподавателем, насколько я понимаю, не хуже сделался. Есть за что уважать. Кстати, вот это дело, – Яковенко ткнула в «продюсерскую» папку, – как раз у Халыча в производстве было. Только я тебя к нему не потому посылаю. А… вообще. Посоветуйся. У Халыча – глаз-алмаз. Если есть тут что видеть, он разглядит.
Конечно, было бы гораздо проще, если бы разбираться со смертью старого Шубина пришлось ему. Не повезло. Впрочем, Баклушин к везению относился скептически, искренне полагая, что сказками про фортуну утешают себя лодыри и тупицы, не способные даже понять, как все в жизни устроено, не говоря уж о
Не слишком, конечно, хорошо было, что старая грымза Яковенко заинтересовалась изъятыми у Шубина документами, – он видел ее через неплотно прикрытую дверь вершинского кабинета. Яковенко – все что угодно, только не дура. Некстати она подвернулась, совсем некстати. Но, если подумать, и это тоже пустяки. Старуха, конечно, кладезь информации, но много ли она расскажет? И самое главное, цельной картины у нее все равно нет. А вот он меж тем отлично понимает, что к чему, когда за какую ниточку потянуть – и в какую сторону.
Чего слишком беспокоиться, если даже старого лиса Шубина сумел вокруг пальца обвести и заставить под свою дудку плясать. Тот и не догадался, что «пляшет», и уж тем более – не допер, кто музыку заказывает. А музыку-то – по крайней мере нужную для себя часть – ему Баклушин насвистел. А тот и заслушался. Нет, Борис не такой дурак, чтобы изображать перед Шубиным честного-благородного, радеющего за дело следака вроде этой Вершиной. Старик, хоть и сдал в последнее время, все ж опер был, каких мало. И наблюдательность не растерял, и выводы делать не разучился. И про баклушинскую репутацию все знал, конечно. Да только что с того! Подумаешь – репутация! Не пойман – не вор, а в глазах начальства, которое ценит только гладкие отчеты, и вовсе – герой и примерный работник. В смысле – пример для всех. Так что мало ли чего там Шубин знал! Где он теперь, с этим знанием?
Да и голова у него в последнее время все ж похуже работала. Будь старик в былой форме, вряд ли у Баклушина что-то получилось бы. Может, и не раскусил бы его старый дурак, но… повелся бы или наоборот, насторожился – это еще вопрос. Надо ведь было подсунуть – аккуратно-аккуратно, чтоб не спугнуть – нужную информацию, которой мало, увы, ох как мало, да осторожными подсказками повернуть шубинские мысли в нужном направлении… И ведь повелся, повелся старый лис! Пошел, как ослик за морковкой!
Теперь осталось всего ничего – грамотно использовать его смерть.
Он достал телефон, выбрал номер.
– Есть информация.
День третий
Аринин кабинет был невелик, в четверть пахомовского, а то и меньше. Стеллажи с папками, кодексами и кое-какими справочниками, рабочий стол, перед ним – стул для посетителей, за ним, в углу, сейф. В противоположном углу втиснулся небольшой диванчик. Свободного места посередине оставалось немного. Если в кабинете, кроме оперов, появлялся еще кто-то из экспертов, начинало казаться, что присутствует целая толпа. Впрочем, Арину кабинет вполне устраивал. Вот если бы еще посветлее был… Солнце заглядывало сюда лишь после обеда, и то ненадолго, мешала торчащая с западной стороны высотка. Утром же комнатку заполнял сумрак, из-за неказистой мебели казавшийся почему-то угловатым. Приходя, Арина сразу щелкала и придверным выключателем, и кнопкой настольной лампы – и неприятно канцелярское пространство становилось почти уютным.