Имитатор. Книга вторая. Дважды два выстрела
Шрифт:
– И бутерброд, – твердо поправила ее племянница. – С рыбой. Для мозгов полезно. Чтоб лучше соображать.
Безнадежно вздохнув, Арина показала указательный палец – дескать, один только. А то с Майки станется целое блюдо настрогать, да еще и заставить съесть.
Пижамные ромашки превратились в один сплошной вихрь, заполнивший, казалось, всю кухню.
Через несколько минут пузатый расписной чайник исходил вкусным свежим паром, а на тарелочке – с голубой каемочкой, разумеется – красовалось… нечто. Хитрая Майка, приняв к сведению Аринино «один», постаралась на совесть. Назвать это сооружение бутербродом
– Ты думаешь, я бегемот? – ужаснулась Арина. – Как это есть?
– Ртом.
– Он же в меня не поместится. Или развалится.
Майка презрительно дернула ромашковым плечиком. Впрочем, зная ее, Арина не сомневалась – сооружение достаточно устойчиво. Она предвкушающе принюхалась, примерилась… но в руку ткнулся стакан. С кефиром!
– Ма-ай! Я не просила…
– Вот заработаешь язву… – строго парировала та.
Это было уже бабушкино. То есть мамино. Именно этой фразой Елизавета Владимировна выдергивала мужа из-за рабочего стола.
– Мр-ря! – требовательно протянул явившийся из прихожей Таймыр. Надо полагать, шпроты учуял. Арина потянула было из бутерброда одну, но, покосившись на Майку, остановилась. Девочка строго покачала головой и, выложив на блюдце пару рыбешек, поставила плошку перед Таймыром. Недовольно муркнув – мол, это-то теперь уж не отнимут, но как насчет вон того вкусного, что у вас там – после некоторого размышления все-таки принялся за «собственные» шпроты.
Когда от грандиозного бутерброда не осталось ни крошки, Арина сладко потянулась:
– Чай – потом. Пошли?
Майка спрыгнула с табуретки и засеменила впереди, направляясь в свою «берлогу» – бывшую кладовку, где на трех квадратных метрах разместились кровать-чердак, стол, полочки-ящички и даже узенький гардероб, в который упиралась ведшая на верхний, спальный «этаж» лесенка.
Отход ко сну – если Арина была дома – происходил раз и навсегда заведенным чередом.
Арина усаживалась на верхнюю ступеньку (голова при этом почти упиралась в потолок, но что с того), Майка сворачивалась под одеялом, цеплялась за Аринину руку, и они «разговаривали разговоры».
Сегодня, конечно, никаких разговоров не вышло – племяшка отключилась, едва положив голову на подушку.
Обязательный ритуал, впрочем, нарушен не был, а это – главное, улыбалась Арина, наполняя полулитровую толстостенную кружку не успевшим остыть чаем и плюхая в него толстый кружок лимона. Доставив это богатство в свою комнату, пристроила кружку на ближайший к дивану угол стола, плюхнулась поближе, подоткнула под спину толстую длинную подушку и опять потянулась.
– Ты поужинала? – строго осведомилась, вплывая в комнату, Елизавета Владимировна.
– Угу. От Майки не отвяжешься.
– Я об этом и хотела с тобой поговорить. Да, у них пятидневка, так что завтра можно и подольше поспать. Но с этими «я Арину дождусь» нужно все-таки что-то делать. Девочке нужен режим, ты же понимаешь? С такой наследственностью систематичность и стабильность должны впитаться сызмлада. Во избежание серьезных проблем в более взрослом возрасте.
– Ма-ам! – чуть не взвыла Арина. – Сколько можно? Федькина экс-супруга была просто дура! И ее прыжки по эзотерическим практикам – лишь проявление этой самой дурости. И это, слава всем богам, не наследуется. Ясно, что режим такому активному ребенку нужен. Но, в конце концов, традиция вести разговоры перед сном – это ведь тоже режим, разве нет? Девчонка учится работать с собственным мозгом, и это, на мой взгляд, куда важнее, чем подъем и отбой по одному и тому же свистку будильника. Мы миллион раз все это обсуждали.
– Ну ладно, ладно, – закивала Елизавета Владимировна. – Ты спать?
– В общем и целом.
– Спокойной ночи, – она чмокнула дочь в макушку и отбыла.
Арина облегченно вздохнула. Про котлеты мама не вспомнила, а то пришлось бы еще минут пятнадцать оправдываться. Почему некоторые накручивают столько сложностей вокруг простейших вещей? Так что на действительно важное ни времени, ни сил уже не остается.
– Мр-ряк, – согласился притаившийся в углу Таймыр.
Вспрыгнул мягко на спинку дивана, походил, выбирая место, потоптался немного и улегся, свесив пушистый, не хуже чем у лисы, хвост.
– Та-ай! – возмутилась Арина – кончик хвоста оказался прямо возле ее носа.
– Мы-ыр? – ответил кот. Собственно, именно так он когда-то и получил свое имя.
– Тай! – повторила Арина, поскольку убрать хвост он и не подумал. – Ты красавец, и хвост у тебя всем на зависть, но мне же так неудобно.
– Мы-ыр… – лениво протянул кот, сползая наконец с диванной спинки вниз.
Дернул недовольно плечом, боднул Аринины ноги – подвинься, дескать, раз уж сверху согнала, дай хоть здесь как следует устроиться – и наконец улегся клубком, включив «тарахтелку».
Она погладила шелковый кошачий лоб, пристроила на коленях блокнот и стала быстро-быстро заполнять клетчатые страницы только ей одной понятными каракулями.
Значит, первое – дверь. Слово «дверь» она написала покрупнее и кружочком обвела.
Вполне возможно, покойный сам не стал ее запирать, чтобы тело поскорее нашли. Чего-чего, а «старых» трупов он за свою работу наверняка навидался, наверняка не хотел «гнилушкой» выглядеть. Порядок в квартире, кстати, говорит примерно о том же. Не суть, специально ли перед смертью Шубин чистоту наводил или всегда был аккуратистом, ясно – беспорядок был ему неприятен.
Стоп. Нахмурившись, она написала чуть ниже «пыль». Раз под диваном – пыльные залежи, пусть и небольшие, но залежи, значит, чистоту Шубин наводил не прямо перед самоубийством. Значит, общий порядок в квартире – это не сиюминутный приступ аккуратизма, скорее привычка.
С дверью, однако, такой ясности нет. Если он не сам застрелился, дверь мог оставить открытой убийца. Но уже не «зачем-то», а «почему-то». Потому что дверь не захлопывается, а ключей он не нашел. Они и сами их едва отыскали – в потайном кармане висевшей в прихожей кожанки – специально ли покойный их так прятал или тоже привычка? Сейчас уже не спросишь. В общем, открытая дверь версию самоубийства ни подтверждает, ни опровергает.