Иммануил Великовский
Шрифт:
Великовский едва дождался понедельника. В библиотеке Колумбийского университета он прежде всего обратился к китайским источникам. Поиски оказались безуспешными, зато в книгах, рассказывавших об истории индейцев, населявших территорию нынешней Мексики, Великовский нашел упоминание о солнце, застывшем на горизонте.
Необычное явление это сопровождалось страшными катастрофами: океан хлынул на сушу, рушились горы, новые горы вздымались на бывшей равнине, горела земля, гибли люди… Индейцы считали: это заканчивается еще один «возраст» земли и в муках рождается новый…
Могли ли авторы этого описания «нафантазировать» — соединить воедино застывшее на горизонте солнце и страшные
В мексиканских источниках Великовский случайно обнаружил интересное упоминание, тщательная проверка достоверности которого в источниках древнего Китая, Индии, Вавилона, Иудеи, Египта, Греции и Рима позволила ему внести в реконструированную историю древнего мира еще один чрезвычайно важный элемент, ставший краеугольным камнем новой теории. Источником описанных глобальных катастроф была Венера — в ту пору еще не планета в семье планет Солнечной системы. Страшная комета Венера, дважды в течение пятидесяти двух лет сближавшаяся с Землей, чуть было не явилась причиной ее гибели.
Музыканты с улыбкой рассказывают об указаниях на нотных страницах Франца Листа: быстро, быстрее, очень быстро, как можно быстрее, предельно быстро. А на следующей странице Лист написал: «Еще быстрее, чем на предыдущей странице».
Вероятно, подобным образом следовало бы описать интенсивность исследовательской работы Иммануила Великовского. Пользуясь «терминами» Листа, работу над книгой «От Исхода до Изгнания» можно квалифицировать как «интенсивно до предела». Сейчас, начав собирать материал о глобальных катастрофах, Великовский работал «еще интенсивнее, чем на предыдущей странице».
Три раза в день — утром, после обеда и вечером — он приходил в библиотеку, разыскивал и реферировал источники, снабжавшие его материалом для двух книг — «Миры в столкновениях» и «От Исхода до Изгнания».
Материала накопилось так много, сопоставление истории Иудеи, Израиля, Египта и стран восточного Средиземноморья в рамках реконструированной хронологии шло так успешно, что вскоре Великовский решил продлить свою работу до времен Александра Македонского. Название «От Исхода до Изгнания» уже не соответствовало содержанию книги, и Великовский заменил его на «Века в хаосе».
Большой удачей для Великовского оказалось то, что уже на первых этапах работы у него появился отличный «адвокат дьявола». Доктор Вальтер Федерн, сын знаменитого венского психоаналитика Пауля Федерна, который первым назвал Великовского гением, был не только блестящим египтологом, высококвалифицированным знатоком иероглифов, но и библиографом, дававшим бесценные консультации при поисках источников по истории Египта.
Великовский рассказал Федерну о папирусе Ипувер. Федерну, как, вероятно, любому другому историку, было трудно отказаться от представлений, на которых он был вскормлен. Если Великовский прав, рушилась вся система, следовало пересмотреть и переписать все то, что он изучал в школе и в университете. Даже его докторская диссертация повисала в воздухе. Поэтому возражения чрезвычайно эрудированного, изобретательного и неопровержимо логичного ученого по поводу каждой новой ступени в исследованиях были не просто критикой невозможной, как ему казалось, реконструкции, а жизненно важной самообороной.
Для Великовского немедленное опровержение критики или поиски новых доказательств для ее опровержения были процессом утверждения правильности его теории. Чем успешнее продвигалась работа, тем труднее было решить, чему отдать предпочтение.
Весной прошлого года все было таким определенным и ясным. В руках Великовского появился тот магический рычаг, с помощью которого можно было сопоставить смещенные глыбы истории Ближнего Востока.
Сейчас, полтора года спустя, когда книга «Века в хаосе» уже приобрела осязаемые очертания, ее дочерняя ветвь — книга о причине глобальных катастроф, — настойчиво требовала все большего внимания. Кален уже несколько раз задавал ему все тот же вопрос: «Что произошло в момент исхода евреев из Египта?» Каждый раз Великовский отвечал ему: «Подожди еще немного. Надеюсь, что я однозначно отвечу на твой вопрос. Ты узнаешь о причине катастрофы».
Кален — не просто профессор-гуманитарий. Он — гуманист в лучшем смысле этого слова. Какое счастье, что на жизненном пути появляются такие люди, как Кален! Во время двух последних встреч он даже не обмолвился о книге «Фрейд и его герои».
Кален понимает, чему следует отдать предпочтение.
Тонкий и деликатный человек, он даже о войне не заговорил при последней встрече.
Он знает, что в Москве живут два брата Иммануила Великовского. Живут ли? Немцы бомбят Москву.
Географические названия, которыми пестрят газеты, для Великовского — источник боли. Не только потому, что это места, с которыми связано его детство. Если русские не остановят немцев, миру грозит катастрофа, уже не космическая, а вполне земная, но такая же страшная.
В дождливые ноябрьские дни 1941 года только полное погружение в работу отвлекало его от мрачных размышлений. Он любил и жалел братьев. Он так хотел, чтобы они сейчас были рядом с ним, а еще лучше — в Эрец-Исраэль. Но они в Москве, которую бомбят немцы…
Пройдут годы, и Иммануил узнает, что именно в ноябре 1941 года в боях под Москвой погибла его племянница Елена Великовская, добровольно ушедшая на фронт.
Картины космических катастроф времен Исхода, времен боя Иошуа Бин-Нуна и времен гибели войска Сенехериба возникали в его сознании с такой реальностью, словно он был очевидцем этих событий. Незначительное раздражение, даже не вызывающее ассоциаций, могло усилить картину. Как врач он знал физиологический механизм этого явления — доминанта. Действительно, его работа доминировала над всем. Тем ярче доминанта проявила себя сейчас, когда грохот поезда метро, ассоциировался в его сознании с ужасным устрашающим шумом землетрясений, следствием космических катастроф.
И вдруг такая приятная неожиданность: в вагон, именно в этот вагон вошел Кален.
К сожалению, они встречаются так редко. Не чаще двух-трех раз в год.
— Эммануэль, как продвигается работа? — слова едва пробивались сквозь дикий грохот.
— Спасибо, потихонечку.
— Если это «потихонечку Великовского», то тебя можно поздравить. Кстати, ты обещал рассказать мне о причине катастрофы во время Исхода.
Великовский решил, что сейчас он действительно расскажет.
— Гораций, какое чудо, описываемое в Библии, кажется тебе наименее вероятным? — он надеялся, что Кален ответит: «Солнце, остановившееся над долиной Аялона».
Тогда он объяснит ему природу этого чуда.
— Пророк Элия, вознесшийся в небо в огненной колеснице.
По поводу этого чуда Великовский тоже мог бы высказать свои соображения. Но не хотелось кричать о вещах, излагать которые следует в спокойной обстановке. И о причине катаклизма рассказывать расхотелось.
— Придет время, и ты узнаешь, Кален. Узнаешь одним из первых, если не первым…
Кален был первым, кто прочитал главы из книги «Фрейд и его герои». Сейчас Кален первым читал главы из книги «Века в хаосе». Он не переставал удивляться и восхищаться. Ему уже перевалило за семьдесят. Он, слава Богу, повидал достаточно ученых на своем веку. Но такого историка, как Великовский, он встречал впервые.