Immortality
Шрифт:
– Вот так, ублюдок. Чувствуешь это? – шипела я. – Почувствуй то, что все они чувствовали.
– Отпусти меня, дура долбанная! Я убью тебя, сука! Я убью тебя!
Я склонилась над Сэлом и с силой ударила его по лицу.
Издав булькающий звук, он закашлялся. Нос превратился в кашу. Сэл силился вздохнуть, но его рот, как и нос, был сплошным кровавым месивом. В попытке освободить его, чтобы сделать вздох, он выплюнул в меня сгусток крови.
Это было мгновение, которое могло бы длиться всю жизнь.
Тяжёлая капля
… а в следующее мгновение слизнула её кровавый след.
Часть 10. (NC-21)
Soundtrack - Tainted love by Marilyn Manson
Меня разбудил гул.
Чёрт, опять эти мусоросборники. Пора законодательно запретить им по воскресеньям выезжать на улицы раньше полудня. Единственный день, когда я могу выспаться вдоволь, а они безостановочно гудят жерновами, запихивая и перемалывая в своей ненасытной утробе мусор из уличных баков.
Чарли везунчик. Его окна выходят во двор, а мои - на улицу. Если бы комната отца не была размером с камеру предварительного заключения, я бы давно с ним махнулась. За комфорт надо платить, и чаще всего дискомфортом.
Потянувшись, я перевернулась на живот, пытаясь нащупать подушку, чтобы накрыть голову. Подушки не было. И матрас подо мной был жестким, в каких-то непонятных буграх. Что за…
Повернувшись на спину, я потянулась. Ладно, чёрт с ними, с мусоросборниками. Пусть гудят. Всё равно я выспалась.
Улыбнувшись этой мысли, я, наконец, открыла глаза.
Понадобилось какое-то время, чтобы понять на что я смотрю. Это определённо не был потолок моей комнаты. Я с удивлением рассматривала схемы из точек, разбегающихся по белой, пористой поверхности. Рисунок выглядел знакомым. Покопавшись в голове, я вспомнила, что видела подобное в помещениях с шумоизоляцией. Кому понадобилось лепить пенопластовые плиты на потолке?
Странно, но мне совершенно не было интересно, где я нахожусь. Я не испытывала ни любопытства, ни тревоги. А она непременно должна быть, ведь я точно была не дома. Но всё, что меня занимало в данную минуту – это чувство неимоверной лёгкости. Будто недавно я пробежала марафон, а потом хорошенечко отдохнула. Ноздри покалывало от тёплого, сладкого аромата, похожего на запах кондитерской или детской присыпки. Или же солнечного света. Да, это определённо был сладкий запах солнечного света, хотя глаза его не наблюдали. Какое приятное добавление к охватившей меня лёгкости и счастью!
Я парила в собственном теле, ощущала каждую клеточку себя. Не помню, чтобы раньше со мной случалось нечто подобное. Это был эмоциональный и физический подъём, при котором сущим кощунством было оставаться в постели. Мне захотелось немедленно заняться чем-то полезным, например, разобрать верхние шкафчики на кухне или вырыть бассейн на заднем дворе. Улыбаясь этой мысли, я с энтузиазмом села в кровати, привычным жестом отбрасывая волосы с лица, и…
… и завизжала, падая со своего ложа, на поверку оказавшимся разломанным чёрным креслом. Оказавшись на полу, я, не переставая кричать, заработала ногами, отползая к ближайшей стене.
Мозг отказывался воспринимать
Это не был запах солнечного света. Это был запах крови. Тошнотворное зловоние смерти. Повсюду. Будто комнату облили ею из шланга.
Кровь капала с настенных светильников, лужами собиралась в углублениях в полу, где раньше были прикручены кресла. Торнадо неимоверной силы разметал части их по всему помещению, и то, на котором я спала, оказалось единственным уцелевшим. По периметру окружающих меня стен кровавые разводы стекали неровными дорожками. Самая страшная была на центральной стене. Белое поле экрана выглядело так, словно по нему провели кистью с красной краской, широким мазком рисуя однотонную радугу.
Если бы можно было пятиться ещё дальше, я бы попятилась, ломая спиной стену, чтобы скрыться от этого страшного зрелища. Зрение было затуманено, картинка пока не собиралась. Пока я лишь выхватывала её отдельные фрагменты.
Кровь… Слишком много крови для одного помещения. И слишком много разорванной, вывернутой наизнанку плоти.
Её фрагменты были разбросаны по всей комнате. Внутренности, до сих пор сочившиеся влагой, свисали с изломанных кресел. Ближайший ко мне красный бесформенный кусок щерился белыми обломками зубов, выстроенными в ровный ряд. Меня вырвало густым и сладким, когда я поняла, что вижу перед собой часть человеческих рёбер.
Вытерев тыльной стороной руки рот, я уставилась на тёмный след, оставшийся на бледной коже. Ужас сковал меня: кровь, снова кровь… Из меня только что вышел галлон чьей-то крови.
Я пила кровь. Человеческую кровь.
Я закричала, но теперь уже не от страха, а от отчаянья. То, чего я так боялась и от чего бежала, произошло. Я растерзала четырёх человек. Я питалась от них.
Гул, разбудивший меня, издавали не мусоросборники. Он был в моей голове. Я чувствовала пульсацию, с которой он отдавался во всём теле. Я чувствовала биение своего сердца. Катализатором колоссальной энергии, бушующей внутри меня, стала человеческая кровь. Подгоняемая ядом, она ревела во мне, разрастаясь, и в какой-то момент я поняла, что не выдержу этого, внутренности не справятся, отравленные энергетическим ядом. Я содрогнулась, и меня снова вырвало.
Так повторялось ещё несколько раз. Между приступами, я пыталась вспомнить, что произошло, но в памяти всплывали лишь звуки. Мне казалось, я слышу крики, слышу, как они обрываются. Слышу хруст ломающихся костей и неаппетитный чавкающий звук рвущейся плоти. Единственная картинка, всплывающая в памяти – чьи-то огромные, полные ужаса голубые глаза, и открытый в безмолвном крике рот. Кто был этот человек – я не помнила.
Агония продолжалась долго. Я не могла двинуться с места. Через какое-то время, когда я перестала ощущать внутреннюю пульсацию, а тело больше не содрогалось от рвотных позывов, я попыталась встать на ноги. Подошвы кроссовок скользили по мокрому полу, но, цепляясь за стену, мне кое-как удалось подняться. Это было чертовски сложно, но сделать первый шаг оказалось ещё сложнее. Опираясь на стену, я двинулась вдоль неё, пробираясь к тёмному провалу выхода. Я запретила себе смотреть по сторонам, сфокусировавшись на чёрном прямоугольном пятне. Ноги то и дело обо что-то спотыкались, но чем бы это ни было, я либо переступала, либо отпихивала от себя препятствия.