Immortality
Шрифт:
– Ты не против, Винс? – вежливо поинтересовался Рик.
Это был вопрос с подвохом. Бугай застыл, внимательно следя за реакцией брат.
– Нет, конечно, не против.
Не знаю, как Рик, но я не обманулась: Винс с лёгкостью лишился бы обоих глаз, только бы оказаться подальше от этого места.
Тяжесть расплылась в груди: я была уверена - мне точно не понравится то, что я увижу.
– Ты не боишься, что кто-нибудь может посмотреть эти записи?
Сэл сидел в кресле,
– Никто, кроме меня, сюда не заходит. Горничным под страхом увольнения запрещено подходить к этому стеллажу. Всё под контролем.
Рик, ухмыльнувшись, захлопнул железную дверцу, набрав на прикреплённой к ней цифровой панели несколько цифр. На всякий случай, я запомнила код.
Подойдя к небольшому стальному аппарату, прикреплённому к стене, Рик нажал пару кнопок и вставил диск в выехавшую панель.
Вслед за ублюдками я спустилась в подвальное помещение, где расположился домашний кинотеатр. Несколько рядов кресел размером с двуспальную кровать с отверстиями для напитков в подлокотниках, широкое белое пятно экрана, барная стойка с рядом бутылок и автомат по производству попкорна – любой подросток до сих пор мечтает заиметь нечто подобное у себя дома. Я стояла в конце зала, наблюдая, как парни рассаживаются в креслах, подстраивая их под себя, опускали спинки и приподнимали подставки для ног. Я слышала, как с шипением открываются бутылки с пивом, как челюсти пережёвывают чипсы и солёный попкорн. Напряжение, возникшее между ними наверху, исчезло. Правда, Винс замешкался у автомата с попкорном, и я чувствовала, что это было сделано специально. Кресло рядом с Риком оставалось свободным, но, наверное, так было всегда, потому что облегчение на лице Винса, когда он увидел, что двое других устроились в первом ряду, занимая оставшиеся, было абсолютно явным.
– Свет! – раздался голос Рика, и маленький зал погрузился в темноту.
По экрану побежали цифры, означающие начало записи. Изображение появилось одновременно со звуком. Мне понадобилось некоторое время, чтобы разобраться в том, что я вижу. Камера была внутри фургона, и по тому, как она дёргалась, по непрекращающемуся гулу я поняла, что фургон движется. Внезапно в груди возникла тяжесть, будто в меня влили чёртову тонну свинца. Ноги подкосились, и я тяжело опустилась в кресло через проход от Винса.
Изображение запрыгало, а следом на экране крупным планом возникло лицо Рика. Его чёрные зрачки были расширены и закрывали почти всю роговицу. Парень определённо был под кайфом. Издав воинственный клич, он прокричал:
– Ии-ха! Охота открыта, парни. Сегодня на повестке дня краснокожие.
Ответом ему был восторженный рёв. Отведя камеру от себя, Рик навёл её на сидящего напротив Сэла. Тот, развалившись в кресле, курил сигарету, держа в другой руке початую бутылку «Джека Дениелса». Потом камера скакнула вправо, фокусируясь на сидящих спереди.
– Эй, Бугай, покажись.
Круглая, красная, как помидор, рожа Бугая заполнила весь экран. Он поднял два пальца и растянул свои толстые губы в улыбке.
–
– А твой братец ничего не хочет нам сказать? – спросил Рик.
Сидевший за рулём Винс, быстро обернулся и, вытянув правую руку, «выстрелил» в камеру большим и указательным пальцем.
Съёмка прервалась, чтобы возобновиться через мгновение. Бежавшие цифры в углу экрана изменились. Прошло минут пятнадцать. Ничего не происходило. Я видела тёмный салон фургона и всё те же редкие огни ночного города, мелькавшие в лобовом стекле.
Было несколько таких перерывов, когда, наконец, заговорил Сэл:
– Сучки! Ни одной «красной» сегодня на работу не вышло.
– Может, у них месячные в один день, - заржал Винс.
– Надо было брать китаянку с Брукс стрит.
– Сегодня мы охотимся на инди, - услышала я злой голос Рика, и камера выключилась.
При следующем включении изображение вновь было не в фокусе, но зато я всё отчётливо слышала.
– Я сказал тормози.
– Рик, мне не нравится эта идея.
– Тормози, мать твою, иначе я тебе мозги вышиблю. Сэл, приготовься врезать сразу, как я втащу её, усёк?
– Да.
Я услышала, как фургон остановился. Следующим звуком был металлический лязг отодвигающейся двери. Потом возня. Тихий разговор на заднем плане. А затем то, что я больше всего боялась: тишину ночи разорвал женский крик. В следующее мгновение раздался тошнотворный хлюпающий звук, и крик оборвался.
Я зажмурилась, чувствуя, как под пальцами трещит мягкая обивка кожаного сидения.
Я могла закрыть глаза и не смотреть на экран, но не могла оглохнуть, чтобы не слышать звуки, которыми сопровождалось происходящее там. Дрожащими ладонями я закрыла уши, но слышала всё, вплоть до треска рвущейся ткани и тяжёлого сопения.
Мне надо было решить, что с этим делать. Следуя за ублюдками, я не имела определённой цели, кроме как увидеть их всех вместе. Однозначно, я хотела выбить признание из всех четверых в совершенном ими преступлении, но когда увидела ту стопку дисков - как же много их было! И эта периодичность дат! Невозможно было поверить, что за десять лет ни у окружающих, ни у полиции не возникло относительно них никаких подозрений. Я подумала о деньгах, которыми был напичкан этот дом: за них можно было купить всё – молчание, судей, присяжных. Я была уверена, что ни единожды эти деньги работали подобным образом. Но ни в этот раз.
Думая о наказании, я ненадолго отвлеклась от происходящего на экране и в зале, но, открыв глаза, застыла, поражённая. Четверым подонкам было мало того, что они сделали с Эмили. Они сидели и смаковали каждый её крик, каждый визг, каждое полное страданий рыдание. Каждую её мольбу о помощи они встречали громким ржанием. Глаза сидевшего через проход Винса неотрывно следили за мелькавшими на экране кадрами. Он удобно откинулся в кресле, широко расставив ноги, Его рот был приоткрыт, права рука лежала на расстёгнутой ширинке джинсов. Сквозь белое нижнее бельё проступала весьма очевидная эрекция. Этот прыщавый мудак готовился кончить, наблюдая, как они насилуют мою девочку.