Император Мэйдзи и его Япония
Шрифт:
Отец Николай жил в Японии уже больше трех десятков лет. На его глазах происходили огромные изменения, в стране становилось все меньше таких мест, которые бы напоминали ему Японию его юности. В отличие от Муцу Мунэмицу отцу Николаю эти перемены не нравились. Наблюдая в этом году за тем, как достойно ведут себя верующие на многолюдном буддийском празднике в провинциальном Фукуи, он отмечал в своем дневнике: «Нужно сказать правду, японский народ тремя своими религиозными пестунами – буддизмом, конфуцианством и синтуизмом, и еще своим строгим правительством воспитаны для сей жизни замечательно хорошо; и это доброе воспитание вполне сохраняется еще в местностях, закрытых для иностранного влияния. но оно значительно расстроилось там, где с охотою принимают иностранное, как в Токио, Мориока, Кагосима и прочих; каких грубостей приходится видеть и слышать! Там без сомнения в такой праздник и в таком многолюдстве, как сегодня, немало было бы сцен и видов, совсем не японских, а пришедших –
224
Там же. С. 766.
Байдо Кунимаса. Статуя Омура Масудзиро
Статуя Омура Масудзиро
В этом году немногочисленная колония русских в Японии пополнилась – сюда приехал уроженец Нижнего Новгорода Р. А. Кебер (1848–1923). Слушавший его лекции по эстетике знаменитый писатель Нацумэ Сосэки писал: «Пойдите на литературное отделение и спросите, кто из профессоров здесь самая яркая личность. Девяносто студентов из ста назовут вам фон Кебера и лишь потом, может быть, вспомнят преподавателей-японцев» [225] . Из всех российских подданных на японской службе именно он, пожалуй, внес наибольший вклад в знакомство японцев с Западом. Именно с Западом, а не Россией, поскольку его лекции в Токийском императорском университете, которые он читал очень долго – до 1914 года, были посвящены греческой и западноевропейской философии и эстетике. И читал он свои лекции по-английски. Поскольку для японских студентов понимать его несколько замедленную речь было проще, чем скороговорку самих носителей языка, это тоже прибавляло ему популярности. Кебер был и блестящим пианистом. Кроме философии, велики его заслуги и в деле распространения в Японии западной музыкальной школы.
225
Цит. по: Иванова Г. Д. Русские в Японии XIX – начала ХХ в. М.: Вост. литература, 1993. С. 130.
1894 год
27-й год правления Мэйдзи
Иностранцам, между тем, жить в Японии становилось все неприятнее. Националистические настроения распространялись все шире, газеты, общественность, обе палаты парламента требовали от правительства «независимой внешней политики». И это в то время, когда в Лондоне начинались переговоры по пересмотру несправедливых договоров! 27 марта министр иностранных дел Муцу Мунэмицу в депеше, адресованной посланнику в Лондоне, отметил: обстановка в стране накалена настолько, что правительство должно предпринять нечто такое, отчего «у людей зажгутся глаза». До начала японско-китайской войны оставалось четыре месяца.
На 9 марта были намечены торжества по поводу серебряной свадьбы между Мэйдзи и Харуко. Разумеется, в традиционной Японии подобных празднеств никогда не существовало. В условиях полигамного брака японских правителей такая идея вряд ли могла прийти кому-нибудь в голову. Она была подсказана европейскими придворными обыкновениями.
Японские представители за границей регулярно посылали отчеты о тех придворных церемониях, которые им довелось наблюдать. Еще в 1882 году Янагихара Сакимицу, представитель Японии в России, прислал отчет о серебряной свадьбе шведского короля. В 1893 году Министерство иностранных дел дало указание провести систематическое обследование серебряных и золотых свадеб европейских монархов. Японские представительства послушно слали реляции.
Политическая элита расценивала серебряную свадьбу как дополнительную возможность напомнить подданным Мэйдзи про его существование. Еще одним важным доводом в пользу праздника было желание японского двора походить на европейские монархии. Но, наверное, не эти соображения следует считать главными. Дело в том, что в это время все большую силу набирала свойственная тоталитарным режимам идея о том, что государство – это большая семья. А семья, естественно, должна быть крепкой, все ее члены обязаны быть верны друг другу до гроба. Именно этому учили на школьных уроках. Учителя повторяли слова учебника: все семьи Японии – это ответвления семьи императора, для всех подданных император является отцом, а императрица – матерью. Это утверждение было хорошо понятно японцам, они привыкли проявлять солидарность и взаимовыручку прежде всего по отношению к родственникам. За помощью к незнакомым не обращались, жить нищенством в этой стране было невозможно. Только буддийские монахи имели право на подаяние. Те эпизоды из европейского средневекового эпоса, когда рыцарь бросает своего родича для того, чтобы прийти на выручку какой-то прекрасной, но незнакомой даме, казались японским школьникам верхом аморальности и еще одним свидетельством безнравственности Запада [226] .
226
Hearn L. Out of the East. Reveries and Studies in New Japan. London: Keagan Paul, Trench, Trubner[, s. a]. P. 53–55.
Семья должна быть крепкой, но брачные нравы времени Мэйдзи не отличались строгостью. Из трех браков один заканчивался разводом. А в Токио дела обстояли еще хуже. В это время в Японии еще не существовало обязательной регистрации браков и разводов (ее ввели только в 1898 г.), так что приведенная цифра весьма приблизительна. Но совершенно понятно: японская семья была весьма далека от идеала моногамии, люди сходились и расходились, наличие любовницы или же содержанки из дома терпимости общество не считало чем-то предосудительным.
Христианские проповедники пользовались беспокойством японских родителей, которые желали своим детям (в особенности это касается дочерей) «крепкой семьи». Так, отец Николай записал в своем дневнике об одном из православных прихожан: «Хочет Моисей выдать сию Юлию (свою дочь. – А. М.) за служащего Церкви, ибо за язычника-де опасно; брак языческий ненадежный. Я сказал, что может поместить ее в нашей женской школе, где научится отлично вере, пению церковному и узнает церковные обычаи; вероятно, не засидится, – из себя красивая и, видимо, умная, – выдадим замуж за катехизатора» [227] .
227
Дневники святого Николая Японского. Т. 2. С. 786.
В части создания крепкой моногамной семьи интересы христианских проповедников и японского государства полностью совпадали. Государство – это единая семья, утверждали официальные идеологи. И в отношениях к государству подданные должны исходить из идеала вечной верности. Государство обязано быть моногамным. А потому главная супружеская пара Японии должна была продемонстрировать пример нерушимости брачных уз. Архитекторы японской нации использовали любую возможность для того, чтобы еще и еще раз применить метафору единения. На сей раз единения семейного. Именно семья, миллионы японских семей исправно поставляли государству работников и солдат. Трудолюбивые подданные Мэйдзи производили ценностей больше, чем раньше, но, в отличие от нынешнего времени, свой доход они использовали не только для наращивания собственного потребления – они тратили его и на прокорм детей, которых рождалось все больше.
Подготовка к серебряной свадьбе августейшей четы велась масштабная. Этот день объявили нерабочим, людям настоятельно рекомендовали вывешивать перед своими домами национальные флаги. К юбилею было напечатано 15 миллионов почтовых марок, которые оказались первыми юбилейными марками в японской истории. На марках изображены 16-лепестковая хризантема и пара журавлей, обозначающих долгую и счастливую жизнь супругов. Эти же символы присутствовали и на памятной медали. Портретов самих супругов представлено, разумеется, не было. На своих официальных портретах Мэйдзи и Харуко изображались поодиночке, «не соединились» они на изображении даже во время празднования свадебного юбилея. Европейских монархов того времени часто изображали прикасающимися друг к другу и к детям, но в Японии дистанция между главой семьи и ее членами оставалась слишком большой, чтобы отважиться на «тактильный контакт» между ними.
Праздник проводился по той же самой схеме, что и провозглашение конституции: скрытое от людских глаз моление божествам – утром, поздравления сановников и иностранных дипломатов – в полдень, затем объезд войск и парад на плацу в Аояма, торжественный банкет – вечером. По улицам выстроились подданные Мэйдзи – жители Токио и других городов и сел, на дворцовой площади – освобожденные от занятий студенты Императорского университета и представители других организаций и институтов, прибывших в столицу со всех концов страны. К этому времени общая протяженность линий железной дороги составляла уже около двенадцати с половиной тысяч километров. Наплыв иногородних был настолько велик, что железнодорожная компания Japan Railway Company перевозила пассажиров в товарных вагонах. Зрители размахивали национальными флажками и кричали «Банзай!».