Император Мэйдзи и его Япония
Шрифт:
Следует, однако, сказать, что, в отличие от первых случаев нападения на иностранцев в Японии, на сей раз людей, сочувствующих Цуда Сандзо, почти не обнаружилось. На родине полицейского, в деревне Канаяма префектуры Ямагата, сход запретил называть детей именем преступника, родственники Цуда превратились в изгоев. Раздавались призывы переименовать город Оцу, ибо теперь прежнее название было «опозорено». Специально учрежденная комиссия, в задачу которой входило получение соболезнований, насчитала около 24 тысяч писем и телеграмм. Николай получил множество подарков. Не выдержав «национального позора» и горюя о том, что Николай отказался от посещения Токио, 27-летняя Хатакэяма Юко заколола себя кинжалом перед зданием мэрии Киото. Чтобы ее посмертная поза не выглядела неприличной, она не забыла перевязать лодыжки полотенцем.
Ксенофобские настроения были в то время распространены в Японии еще достаточно широко. Но российский цесаревич прибыл в Японию по личному приглашению Мэйдзи, а это меняло дело.
18 мая цесаревичу исполнилось 23 года, на «Память Азова» прибыли с поздравлениями министр иностранных дел Аоки и принц Китасиракава. От имени Мэйдзи они преподнесли
Эномото Такэаки
Губернатора префектуры Сига (город Оцу относился в этой префектуре), только что назначенного на эту должность, уволили как не справившегося с обязанностями по приему высокого иностранного гостя. Подали в отставку министры иностранных и внутренних дел. На пост министра иностранных дел пришлось назначить Эномото Такэаки, известного своей «мягкостью» по отношению к России.
Перспектива. Двум рикшам, спасшим жизнь престолонаследника, Россия назначила огромную пожизненную пенсию размером в тысячу иен, что равнялось годовой зарплате члена парламента. Оба получили по два ордена – ордену Павлонии от Японии и Святой Анны – от России. Один из рикш спился и закончил жизнь старьевщиком в 1928 году. Другой разбогател, но во время русско-японской войны односельчане стали считать его предателем национальных интересов. Он умер намного раньше своего товарища – в 1914 году. Трость, с помощью которой Георгий Греческий остановил преступника, была через год затребована в Петербург, где ее украсили каменьями и отправили обратно в Афины. Воскресенский собор продолжал успешно функционировать, даже лишившись мощной «информационной поддержки» в лице цесаревича. А. Майков и А. Апухтин написали по не самому лучшему своему стихотворению. В стихотворении Апухтина говорилось:
Ночь опустилась. Все тихо: ни криков, ни шума. Дремлет Царевич, гнетет Его горькая дума: «Боже, за что посылаешь мне эти страданья? В путь я пустился с горячею жаждою знанья: Новые страны увидеть и нравы чужие. О, неужели в поля не вернусь я родные? Ты мои помыслы видишь, о праведный Боже! Зла никому я не сделал. За что же, за что же?Цесаревич Николай быстро оправился от ран, но император Николай II всю жизнь страдал от головных болей. Точно так же всю свою оставшуюся жизнь 11 мая (29 апреля по старому стилю) он заказывал молебны «во здравие». Покушение, безусловно, произвело на Николая сильное впечатление – ведь он воспитывался в атмосфере бесконечных разговоров о многочисленных покушениях на жизнь своего деда – Александра II. Теперь же выяснилось, что члены царской семьи не могут себя спокойно чувствовать не только на родине, но и в далекой Японии. Тем не менее цесаревич прошел через арку, сооруженную в честь его прибытия во Владивосток, начало строительства Транссибирской магистрали было успешно освящено, в честь путешествия Николая по Востоку фирме Фаберже заказали очередное пасхальное яйцо, в которое была помещена модель фрегата «Память Азова».
Покушение Цуда Сандзо не могло не сказаться на общем отношении Николая к японцам, хотя во время нахождения в Японии он неоднократно уверял, что этого не произойдет. Сразу после покушения Николай в своем дневнике записал: «Все японское мне так же нравится теперь, как и раньше 29 апреля, и я нисколько не сержусь на добрых японцев за отвратительный поступок одного фанатика их» [219] . Тем не менее, по свидетельству Витте, Николай неоднократно называл японцев «макаками»…
Россия не стала нападать на Японию из желания отомстить. Однако через 13 лет Япония напала на Россию. Человеческая трагедия, развернувшаяся в Оцу, так и не смогла смягчить нравы ни правителей, ни их окружения.
219
Цит. по: Уортман, Ричард С. Сценарии власти: мифы и церемонии русской монархии. М.: ОГИ, 2004. Т. 2. С. 445.
В этом году между правительством, которое возглавил Мацуката Масаёси, и парламентской оппозицией вновь вспыхнула бюджетная полемика. Военно-морской министр Ямасукэ Нори произнес жаркую речь, в которой он утверждал, что оппозиционеры пытаются лишить его всех средств, необходимых на строительство боевых кораблей. Оппозиция нападала на правительство, но на самого императора критика не распространялась. Тем не менее Мэйдзи распустил нижнюю палату.
1892 год
25-й год правления Мэйдзи
В феврале состоялись новые выборы в нижнюю палату. Правительство было раздражено несговорчивостью парламента и на сей раз постаралось сделать все, чтобы его сторонники победили. В ходе предвыборной кампании в столкновениях с полицией погибли 83 человека, были ранены 388. Несмотря на многочисленные случаи насилия и прямого вмешательства правительства, несмотря на подкупы, оппозиция праздновала победу. Разрыв в голосах с проправительственной фракцией сохранился, утвердить бюджет так и не удалось. Поэтому в силу вступил бюджет прошлого года. Военные ассигнования вышли куцыми, зато было утверждено финансирование множества железных дорог. Правительство имело в виду их важность с военной точки зрения, оппозиция – удобство передвижения для своих избирателей. Точки соприкосновения были нащупаны.
В июне вышел новый двухтомный школьный учебник по истории. Он назывался «Тэйкоку сёси» – «Краткая история империи». Он начинался такими словами: «В мире есть много стран, но Япония – самая лучшая. Климат здесь не слишком жаркий и не слишком холодный, почвы – плодородные и рождают много чая, риса и тутового дерева. С древних времен наш народ высоко ценил почтительность, отличался глубоким верноподданничеством и никогда не был унижен другими странами. С самого начала истории и до дня нынешнего наша императорская династия не прерывалась и постоянно процветала. Нигде больше нет такой прекрасной страны, как наша. Нам повезло, что мы родились в этой стране. Будучи осчастливлен тем, что родился здесь, ты должен хорошенько выучить события, произошедшие в этой стране».
За исключением утверждения, что в Японии выращивается много чая, риса и шелковицы, ни одно из утверждений учебника либо не соответствует действительности, либо требует существенных оговорок. Однако к произведениям такого рода вряд ли применимо требование истинности. Речь шла о воспитании веры. А веру невозможно обосновать с помощью рационалистических доводов, она апеллирует к чувству, а не к факту. Изучение истории становилось частью курса по моральному воспитанию. Воспитанию подданных, готовых в любую минуту пожертвовать жизнью за своего императора и его предков. Имена всех императоров Японии – от первого до последнего – полагалось, словно таблицу умножения, отвечать без запинки.
Многие из высказанных в учебнике положений были «проговорены» ранее авторами журнала «Нихондзин». Журнал пользовался определенной репутацией среди определенных кругов, но журнал есть журнал, его статьи не обязательно принимать на веру. Перекочевав на страницы учебника, идеи и предположения авторов журнала приобрели характер истины в конечной инстанции. Ученикам, усвоившим эти истины, предстояло воевать с Россией. И это будет уже та история, которую формировали нынешние учебники.
Подавляющее большинство японцев того времени никогда, естественно, не выезжало за пределы своей страны. А потому им не оставалось ничего другого, как принять на веру утверждение о том, что климат и почвы Японии – лучшие в мире. Именно в это время в обществе распространяется абсурдное убеждение, что поэзия получила в Японии такое развитие, поскольку в ней, в отличие от других стран, превосходно выявлены четыре времени года. В структуре японского национализма «экологическая» составляющая занимала выдающееся место. Первопричиной этого было то, что природа находилась «в ведении» синтоистских божеств.
Неудивительно, что при таком подходе огромная роль в школьном обучении принадлежала географии. Вслед за немецкой географической школой (Ф. Рацель, А. Хеттнер) в Японии широчайшее распространение получила идея, что географические условия определяют исторический процесс. Этот постулат пришелся «ко двору». Ведь тогда получалось, что если «хороша» география страны (умеренный климат и плодородная земля, красивейшие горы и реки), то и ее история просто обязана быть превосходной. Какой бы предмет ни изучали школьники, конечные выводы оказывались одними и теми же. Курс по любому предмету кончался выводом, что Япония – лучшая страна в мире. Священный долг ученика – стать достойным этой земли, императора и населявших ее выдающихся личностей – воинов, художников, писателей и мыслителей. При изучении разных стран и народов неустанно подчеркивалось не то, что объединяет их с Японией, а то, что различает.
Естественно, что такую замечательную страну следует надежно охранять. На телесном уровне эта идея реализовывалась на уроках физкультуры и военной подготовки. В педагогических училищах военной подготовке уделялось шесть часов в неделю, студенты одевались в военную униформу. Будущие учителя рассматривались в качестве будущих офицеров – командиров детворы.
Разномыслие преследовалось, отклонение от генеральной линии грозило гонениями. В конце прошлого года Кумэ Кунитакэ, который прославился своим подробнейшим описанием миссии Ивакура на Запад, опубликовал серьезную научную статью, в который он сравнивал синто с другими «примитивными» религиями Востока. Он прослеживал истоки придворных ритуалов и происхождение императорских регалий. В этом году его обвинили в «неуважении к императору» и уволили из Токийского императорского университета. «Люди, подобные Кумэ, заботятся о своей репутации как ученых, но они зачастую забывают о своих обязанностях подданных», – писал Куга Кацунан. Критик совершенно не собирался разбирать труд Кумэ с точки зрения соответствия его выкладок действительности, он открыто признавал, что «родину» интересует вовсе не истина, а более высокие соображения. Прежде всего, единство нации и незыблемое положение императора как ее главного символа. Подозрительность по отношению к христианам вновь усилилась, поскольку Христос проповедовал любовь всеобщую, а не почтение к своим родителям. Широкий поток антихристианских сочинений захлестнул Японию. Христианство делали ответственным за республиканские настроения и индивидуализм, за социализм и колониализм. Синтоисты и конфуцианцы, государственники и буддисты позабыли про внутренние раздоры и слились в согласном антихристианском хоре. Дело было, конечно, не только в самом христианстве. Христианство стало именем нарицательным для всего неприятно-иностранного, что вредило японской нации [220] .
220
Gluck C. Japan’s Modern Myths. P. 133–135.