Император Мэйдзи и его Япония
Шрифт:
Мори Аринори
Одним из тех журналистов, кто нагнетал страсти вокруг Мори Аринори, был Куга. Куга не отрицал многих достижений Запада, но полагал, что достижения японского духа важнее. Он не призывал убить Мори и осудил убийство, но оказалось, что его прежние «разоблачения» министра были истолкованы самым «убийственным» образом.
Вряд ли стоит говорить, что «осквернение святыни» министром оказалось плодом больного воображения, что и доказало правительственное расследование. Однако Мори слыл «западником», раньше он увлекался христианством. Но теперь это переставало быть «модным». Для понимания царившей тогда атмосферы показательно, что самые невероятные слухи
202
Бэруцу-но никки. Т. 1. С. 137.
По иронии судьбы, «осквернителя святынь» Мори похоронили согласно синтоистским ритуалам. Так власть давала понять, что не нашла в его жизни ничего такого, что противоречило бы заветам религии предков.
Терроризм процветал и на Западе, но в отличие от европейских стран, где в подготовке терактов обычно принимали участие целые группы и организации, японский терроризм того времени все больше становился делом одиночек, что крайне затрудняло заблаговременное выявление потенциальных преступников. Полицейских агентов было попросту некуда засылать.
Адати Гинко. Скелет, принимающий текст конституции
Зато с пересмешниками справиться было проще. Юморист Миятакэ Гайкоцу 28 февраля напечатал в своем журнале «Тонти кёкай дзасси» памфлет с издевательским текстом, пародировавшим некоторые статьи конституции, а Адати Гинко сопроводил текст рисунком, который изобразил императора в виде скелета. Их привлекли к суду за «оскорбление трона». Миятакэ получил три года и восемь месяцев тюрьмы, а Адати – год. Японская конституция совершенно не предполагала разнообразия мнений. Накаэ Тёмин назвал людей, которые праздновали принятие конституции «одураченными безумцами», но их были миллионы, а число вменяемых исчислялось единицами. Даже его верный ученик Котоку Сюсуй пришел в восторг при известии об убийстве министра образования.
Практически одновременно с выходом журнала газета «Токё симбун» напечатала статью, в которой говорилось: для получения диплома православной школы от ее выпускников требуется попрать ногами портрет японского императора. Нужно ли говорить, что это было ложью – отец Николай свято уважал местные политические установления и регулярно молился за здоровье Мэйдзи. Редакция принесла извинения, в тюрьму никого не посадили [203] .
Перспектива. В 1901 году, когда произошло совпадение дня рождения Мэйдзи и дня восшествия на престол Николая II (Россия продолжала пользоваться старым и неточным юлианским календарем, и в этом году разница между григорианским и юлианским календарями увеличилась еще на день), отец Николай предпочел не посещать русскую посольскую церковь – только для того, чтобы успеть отслужить молебен за японского императора. Посол А. И. Извольский одобрил его поступок [204] .
203
Дневники святого Николая Японского. Т. 2. С. 316.
204
Там же. Т. 4. С. 547.
Конституция именовалась «императорской». Музей в Уэно, находившийся в ведении Министерства двора, в мае тоже стал называться императорским. Одновременно было принято решение основать императорские музеи в Нара и Киото. Все они принадлежали императорской семье. Основу экспозиции этих музеев составляли выдающиеся произведения японского искусства. Открыто прокламируемой целью императорских музеев было приближение к нынешним японцам накопленного предками эстетического богатства, внушение иностранцам уважения к японской культуре. Иными словами, задачей музеев была не столько консервация прошлого, сколько создание новых ценностей.
К этому времени правительство окончательно решило, что «искусство» Японии, которым так восхищались многие иностранцы, способно внести немалый вклад в формирование общенационального фонда памяти. В связи с этим многие принадлежности религиозного культа перевели в ранг «предметов искусства». Их выставляли в музеях, они преодолели рамки конфессий и школ, став общенациональным достоянием. Из местных святынь они становились предметами культа целой нации. При этом многие предметы вообще были впервые предложены для обозрения. Как явствует из описания Феноллосы, обнаруженная им статуя Каннон из храма Хорюдзи, в полном соответствии с синтоистской установкой на сокрытие священного от взгляда, веками была скрыта от верующих. Теперь же многие буддийские святыни перевезли из храмов в музеи. Теперь они были открыты для обозрения круглый год. Потому что общенациональная идеология должна функционировать каждый день. И здесь уже первоначальные импульсы творцов этого «искусства» не имели никакого значения.
Поскольку синто с его упором на «невидимое» и «бесформенное» не мог предложить в этом отношении почти ничего визуально значимого, упор сделали на предметах буддийского «искусства». Так была решена задача по вписыванию буддизма в идеологему «японского». Организованные государством музеи стали значимыми центрами на карте японской нации.
18 октября очередной «патриот» по имени Курусима Цунэки совершил покушение на Окума Сигэнобу, занимавшего тогда пост министра иностранных дел. После того как Курусима на «российский» манер бросил бомбу в экипаж, он повернулся в сторону императорского дворца, уселся на землю и перерезал себе горло. И это было уже по-японски. Окума пришлось ампутировать часть правой ноги. Поначалу он распорядился заспиртовать ногу и отправить ее к себе домой. Потом он подарил ее японскому Красному Кресту. Вероятно, он считал, что его нога представляет особую ценность для родины. Хотя бы и в научном отношении.
«Вина» Окума заключалась в том, что тот, в соответствии с линией Иноуэ Каору, чересчур рьяно продолжил его дело по пересмотру договоров, пытаясь ликвидировать консульские суды за счет введения в японский судейский корпус иностранных граждан. Прежние договоры считались «неравноправными», но теперь оказалось, что на самом деле они неравноправны для обеих сторон, и многие японцы стали рассматривать их сохранение как гарантию против «порабощения» страны иностранцами. Защищая право иноземцев владеть недвижимостью в Японии, Окума указывал, что японцы уже имеют право свободно перемещаться внутри европейских стран и покупать недвижимость за границей. Однако его рационалистические доводы разбивались о лозунг «патриотов»: не отдадим иностранцам ни пяди священной земли богов. Приводились и более практические аргументы. Так, Нисимура Сигэки утверждал, что полное открытие страны приведет к неконтролируемой скупке национального достояния; земли, которыми испокон веков владела императорская фамилия, перейдут к иностранцам, а сами японцы превратятся в их рабов.
Люди, подобные Окума, желали вхождения Японии в международное сообщество в качестве равноправного члена, однако они столкнулись с неприятными для них изменениями в настроениях общества: Япония – страна особая, а потому сама идея о равноправии ей должна быть чужда. Поборников равенства стали расценивать как предателей. Всего четыре года назад большинство японцев поддерживало идею свободного проживания иностранцев по всей Японии, теперь такие люди оказались в меньшинстве [205] .
205
Pyle, Kenneth B. The New Generation in Meiji Japan. P. 138.
Такое быстрое изменение общественных настроений возможно только в условиях развитых средств массовой информации. Журналисты и газетчики приобретали все большее влияние. Люди все меньше полагались на свой житейский опыт, они переставали жить своим умом. Почти никто из них ни одного иностранца своими глазами не видел. В правительственных кругах зашептались о том, что, может быть, имеет смысл издать императорский указ, который бы несколько охладил ксенофобский пыл общества. В то же самое время от внешних признаков европеизации избавиться было уже нельзя. «Патриот» Курусима вышел на свое террористическое дело в сюртуке. На его жертве тоже был европейский костюм.