Император Мэйдзи и его Япония
Шрифт:
И тут один из полицейских бросился к Николаю и нанес удар саблей. Клинок скользнул по полям серого котелка и задел лоб. Шляпа упала с головы, один из толкачей выскочил из-за коляски и успел пихнуть нападавшего, но тот все равно сумел нанести второй удар саблей, который, однако, тоже получился скользящим. Николай записал в своем дневнике, что он выпрыгнул из коляски и побежал, но никто не пытался задержать преступника, который бросился следом. И только через какое-то время Георгу удалось бамбуковой тростью сбить с ног нападавшего.
Николай был, естественно, чрезвычайно взволнован, чем и вызваны неточности в его описании. На самом деле из показаний многочисленных свидетелей выясняется, что, хотя Георг действительно оказался первым, кто попытался задержать преступника, и ударил того по затылку купленной в этот день тростью, ему не удалось повалить
Перспектива. Кусок материи со следами крови цесаревича использовался в постсоветское время при генетической идентификации останков членов царской семьи, расстрелянных большевиками в 1918 году в Екатеринбурге.
В японском правительстве поднялась страшная паника. Тем более что в первой телеграмме, посланной через 20 минут после покушения принцем Арисугава, говорилось, что раны, нанесенные цесаревичу, ужасны. Многие члены правительства опасались: покушение приведет к войне. Наученные печальным опытом более ранних инцидентов, когда Франция или, в особенности, Англия в случае нападения на своих подданных, немедленно пересчитывали нанесенный здоровью вред в звонкую монету, японцы опасались, что разгневанная Россия потребует огромных выплат и даже территориальных уступок. Мэйдзи отправил в Киото врачей и сам выехал туда на следующий день. Это было единственное в жизни путешествие Мэйдзи, которое не было запланировано заранее.
Железные дороги того времени были одноколейными, спецпоезд Мэйдзи спутал все расписание. Выехав в семь утра, Мэйдзи прибыл в Киото в девять вечера. Его поезд покрыл расстояние в 500 километров быстрее обычного поезда на три часа. На следующий день Мэйдзи навестил цесаревича в гостинице. На Николае был белый фланелевый халат.
Большинство членов правительства тоже примчалось в Киото. По концентрации высшего чиновничества на несколько дней город снова стал напоминать «настоящую» столицу. Мэйдзи попросил направиться в Киото для улаживания конфликта и отца Николая, пользовавшегося большим уважением среди японцев. Именно его стараниями в Токио к этому времени уже был воздвигнут гигантский Воскресенский собор, освященный в начале марта. Посещение собора значилось в программе пребывания цесаревича в Токио. В соборе хранился образ Спасителя, которым митрополит московский Филарет благословил адмирала Путятина, когда в 1853 году тот отправлялся заключать торговый договор с сёгунской Японией [214] .
214
Там же. Т. 3. С. 353.
Отец Николай отправился к цесаревичу Николаю в Киото и был вознагражден – цесаревич пожертвовал миссии огромную сумму в 10 тысяч рублей и богатейшее архиерейское облачение лично ему [215] . К этому времени в продаже уже появились цветные гравюры, «запечатлевшие» исторический момент встречи на Токийском вокзале императора Мэйдзи и цесаревича Николая. Увы, цесаревичу так и не удалось никогда в жизни побывать в японской столице.
215
Там же. Т. 4. С. 654.
Кунимаса V. Прибытие цесаревича Николая в Токио
Врачей, состоявших на службе у Мэйдзи, к Николаю не допустили. В гостинице все ходили на цыпочках, ради покоя цесаревича экипажи и рикши к подъезду не допускались. Постояльцы и гости высаживались еще на подступах к гостинице, экипажи и коляски доставляли на гостиничную стоянку на руках. В публичных домах в течение пяти дней запретили играть на музыкальных инструментах и принимать клиентов.
Раны Николая оказались не слишком серьезными. Однако программа визита была скомкана; несмотря на настойчивые уговоры Мэйдзи, цесаревич по приказу родителей отказался от дальнейшего пребывания в стране. В российском МИДе считали, что Николаю следует все-таки посетить императорский дворец в Токио [216] , но цесаревич предпочел больше не ступать на японскую землю и провел несколько дней на своем фрегате. Уже после того, как он погрузился на борт корабля, он попросил разрешения забрать с собой на память циновки, устилавшие его гостиничный номер. Номер был большим, циновок там насчитывалось 37 штук. Стандартный размер циновки – чуть более трех квадратных метров. После того как циновки доставили на «Память Азова», след их теряется.
216
Владимир Николаевич Ламздорф. Дневник 1891–1892. Воспоминания, мемуары. Минск: Харвест, 2003. С. 142–144.
Мэйдзи посетил Николая и на корабле. Некоторые члены японского правительства опасались, что русские выкрадут их императора, но Мэйдзи настоял на своем, сказав: русские – не варвары, и на такой поступок они не способны. Во время обеда Мэйдзи много смеялся, император и цесаревич угостили друг друга папиросами. В отличие от заядлого курильщика Николая, Мэйдзи не курил, но то была особая папироса, «папироса мира». Утешая Мэйдзи, Николай сказал, что раны – пустячные, а сумасшедшие есть везде. Никаких требований о денежной компенсации выдвинуто не было.
Поразительно: в России узнали о ранении цесаревича не из донесения российского посланника Шевича, а из перехваченных на петербургском телеграфе телеграмм нидерландского посланника Биландта, который одновременно представлял еще и шведский и датский дворы. Замечательно, что после прочтения телеграмм российский МИД приказал начальнику телеграфа задержать их в Петербурге [217] . Впрочем, перехват телеграмм был вполне «нормальной» практикой того времени. Так, японцы контролировали телеграфную связь с Кореей [218] .
217
Там же. С. 131–133.
218
Ким Ен-Су. Корейский посланник Ли Бом-Джин и русско-японская война // Русско-японская война 1904–1905: взгляд через столетие. М.: Три квадрата, 2004. С. 230.
Полицейского, покушавшегося на цесаревича, звали Цуда Сандзо. Он родился в 1855 году в самурайской семье, его предки служили князьям Ига в качестве врачей. В 1872 году его призвали в армию, он участвовал в подавлении мятежа Сайго Такамори. С 1882 года Цуда служил в полиции. Во время стремительно проведенного следствия Цуда Сандзо показал следующее.
Он стоял на своем посту на холме Миюкияма возле выполненного в виде орудийной установки памятника воинам, погибшим во время восстания 1877 года. И тут он подумал, что тогда он был героем, а теперь он – самый обыкновенный полицейский. Кроме того, он опасался, что Николай действительно привез с собой Сайго Такамори, который, несомненно, лишит Цуда его боевых наград. Он также считал, что цесаревичу приличествовало бы начать свой визит с посещения императора в Токио. Ему показалось, что знатные путешественники не оказывают никакого почтения памятнику жертвам гражданской войны, а внимательно изучают окрестности. Поэтому он посчитал их за несомненных шпионов – многие газеты опасались, что задачей цесаревича является обнаружение уязвимых мест в обороне Великой Японской империи. Цуда хотелось убить цесаревича прямо сейчас, но он не знал, кто из двоих Николай. Потом его поставили охранять улицу, по которой высокие гости должны были возвращаться в Киото. Сандзо понял, что рискует потерять свой последний шанс, и бросился на цесаревича.
У Цуда Сандзо, как это видно из его показаний, были серьезные проблемы с психикой. От болезней в любой стране не застрахован никто. Однако формы помешательства Цуда следует признать культурно и политически обусловленными. Бывший самурай решал свои внутренние проблемы, канализируя свой комплекс в сторону иноземцев – то есть поступил в соответствии с тем, чему его учили в детстве, когда лозунг «изгнания иностранцев» пользовался особенно большой популярностью. А теперь милитаристско-националистические настроения набирали силу, почвенники торжествовали одну победу за другой.