Император Мэйдзи и его Япония
Шрифт:
Продолжали «завоевание Европы» и японские художники. В этом году вышел в свет последний, пятнадцатый выпуск рисунков Хокусая из серии под названием «Манга». Первый выпуск появился в продаже еще в 1814 году, на Западе тогда никто не знал имени художника. Теперь же, в 1878 году, издатель в предисловии с удовлетворением отмечал: «Теперь часто наши магазины посещают иностранцы, которые интересуются гравюрами или коллекционируют работы мастера. Недавно я увидел книгу, изданную в Европе, и в ней было большое количество рисунков из „Манга“. Тогда я понял, насколько широко распространилась слава о силе кисти Хокусая» [142] .
142
Коломиец
Продолжал свой победоносный путь на Запад и японский шелк. В 1872 году шелкомотальных (кокономотальных) фабрик насчитывалось только девять, но теперь, всего через шесть лет, их число возросло до 282. Они были меньше, чем в Томиока, стены лепили из глины, станки зачастую делали не из металла, а из дерева. Однако ввиду низких издержек, сверхэксплуатации деревенских девушек и низких зарплат продукция этих фабрик была конкурентоспособной. По объему производства шелка-сырца Япония стала постепенно приближаться к Китаю – крупнейшему производителю шелка в мире.
Повышению качества шелка и других товаров служили ярмарки под крышей (канкоба), проводившиеся при прямом участии властей. Первая общенациональная ярмарка открылась в этом году в Токио. По словам В. Крестовского, это был «целый лабиринт деревянных зданий, зал, крытых галерей и переходов, где сосредоточены по отделам всевозможные произведения местной кустарной и мануфактурной промышленности, перечислить которые нет никакой возможности, кроме как в длинном каталоге. Тут чего хочешь, то и просишь. Тут все есть, решительно все, что требуется в обиходе японской жизни, за исключением лишь съестных продуктов, если они не в консервах. Вы находите здесь и предметы роскоши, и предметы первой необходимости, пищу для ума и образования, пищу для развлечения и комфорта, инструменты и пособия для всевозможных работ, искусств и ремесел. Тут и мебель, и утварь, ткани и одежда, книги, табак, цветы, духи и прочее и прочее. Но замечательно вот что: допускаются в Кванкубу изделия не иначе как премированные, получившие медали и почетные отзывы на разных конкурсах и местных провинциальных выставках, так что превосходные качества всех этих произведений вполне гарантированы – покупайте смело, вы не рискуете ошибиться и быть обманутым» [143] .
143
Крестовский В. В. В дальних водах и странах. С. 600–601.
Иными словами, Центральная ярмарка в Токио была лишь заключительным звеном в череде подобных мероприятий, проводившихся по всей стране.
Ярмарки стали прообразом будущих универмагов и «современного» способа потребления. Японцы привыкли покупать нужные им вещи в специализированных лавках. Там тобой одним занимался приказчик, который носил со склада требуемые вещи. Витрин не было, выставлять весь товар напоказ считалось неприличным. Самый лучший товар следовало держать подальше и приберегать напоследок. На ярмарках все обстояло иначе, там клиенты сами подбирали и покупали себе нужную вещь из числа тех, что были выставлены на всеобщее обозрение. Или не покупали. В отличие от лавок, куда ходили непременно с целью совершить покупку, по ярмарке можно было бродить просто для удовольствия. Тамошний продавец уже не знал клиента в лицо, теперь понятия «продавец» и «знакомый» переставали быть синонимами [144] .
144
Хацуда Тоору. Токё. Тоси-но мэйдзи. Токио: Тикума сёбо, 2000. С. 202–205.
1879 год
12-й год правления Мэйдзи
В январе главный инспектор полицейского управления Кавадзи Тосиёси (1834–1879), считающийся «отцом-основателем» японской полиции, подал докладную записку, в которой он ратовал за возрождение искусства фехтования мечом (кэндзюцу). Во время войны с Сайго Такамори «отряд обнаженных мечей», составленный из мастеров кэндзюцу, проявил себя наилучшим образом. И дело было не столько в их выучке, сколько в несгибаемом духе. Роль холодного оружия в современной войне с каждым днем становилась все меньше, но это отнюдь не отменяло необходимости воспитания смелых и мужественных воинов. Держа в руках меч (даже если это был учебный деревянный меч), человек ощущал связь со знаменитыми воинами древности и средневековья. Предложения Кавадзи приняли, все полицейские стали заниматься фехтованием на мечах. Запрещение самураям носить мечи было преодолено – в сознании служивого человека он продолжал сохранять огромное значение. И не только служивого – «Движение за свободу и права народа» также практиковало воинские искусства для воспитания своих активистов. Самураев в стране официально не существовало, но их воинский дух овладевал все новыми и новыми людьми.
В начале этого года статус Рюкю был определен окончательно. Японское правительство все время требовало, чтобы король Рюкю Сётай (1843–1901) прекратил даннические отношения с Китаем. На практике это означало: не посылать посольства при восхождении нового китайского императора на престол. Однако король ослушался и такое посольство все-таки отправил (в январе 1875 г. императором Китая стал четырехлетний Дэ-цзун). Кроме того, несмотря на приказ вести такое же летоисчисление, как в Японии (т. е. сообразуясь с девизом правления Мэйдзи), Сётай продолжал использовать китайский календарь. Он также неоднократно просил сохранить двойное подчинение, называя Японию – отцом, а Китай – матерью. Японцы отвечали тоже с применением метафоры родства: это все равно как если бы у жены было два мужа.
Политическая элита Рюкю была вполне довольна прежними порядками, когда налоги составляли две трети крестьянского урожая. Но по этой же причине она была лишена поддержки снизу. Видя свою опору в Китае, король и его окружение пытались сохранить свое положение за счет консервации даннических отношений с Китаем.
Однако японское правительство, в котором после убийства Окубо главную партию исполнял Ито Хиробуми, заняло жесткую позицию по отношению к «непослушанию» короля. Правительство, где тон задает министр внутренних дел, вряд ли может действовать по-другому.
Ситуация с Рюкю развивалась быстро. Отказавшись ранее от нанесения удара по Корее, что вызвало настоящий раскол в стране, на сей раз японское правительство действовало с редким единодушием. 25 января первый секретарь Министерства внутренних дел Мацуда Митиюки (1839–1882) прибыл в город Наху и уже на следующий день перед политической элитой в столице Сюри зачел послание (правильнее было бы назвать его ультиматумом), подписанное главным министром Сандзё Санэтоми. Его смысл сводился к тому, чтобы король Рюкю немедленно признал Японию своим единственным сюзереном. На размышления была отпущена неделя. Сётай отвечал в том духе, что если он откажется от посылки регулярных миссий в Китай, то его страна будет жестоко «наказана».
Мацуда уехал в Токио. Потом снова вернулся – на сей раз с 560 военными и полицейскими. Привез он и указ Мэйдзи об учреждении на месте бывшего княжества-королевства Рюкю префектуры Окинава. Мэйдзи приказал Сётай и его наследникам прибыть в Токио. Ни сам Сётай, ни его приближенные ехать никуда не желали. Поскольку король сказывался больным, из Токио прислали врачей, которые сказали, что здоровью короля ничто не угрожает. Длительные переговоры, сопровождавшиеся «выкручиванием рук», закончились тем, что в июне Сётай приплыл в Иокогаму. Мэйдзи дал ему и его старшему сыну аудиенцию. Сётай пожаловали 3-й младший ранг, его сыну 5-й младший – они стали японскими аристократами. Подданные Сётай из числа крестьян и рыбаков отнеслись к отъезду своего короля вполне спокойно, никаких бунтов не случилось, протесты Китая закончились ничем.
Перспектива. В 1884 году бывшему королю Сётай разрешили посетить родину. Ему дали на это целых 100 дней. В 1893 году Окинаву посетил принц Китасиракава. На устроенный им прием не пришел ни один местный аристократ. В отличие от крестьян, потерю короля они переживали тяжело.
Японские врачи оказались правы относительно здоровья короля: после переезда в Токио Сётай прожил еще двадцать лет и благополучно скончался в полном забвении. Операция по присоединению к Японии архипелага, который не хотел присоединяться, была проведена успешно, однако до сих пор многие местные жители считают себя не совсем японцами.