Император Терний
Шрифт:
Я видел, как Кент подхватил меч упавшего человека как раз перед тем, как другой пригнул его к земле. Мертвые обступали нас, и помост превратился в остров. Они врезались в Сотню, что была у нас за спиной.
— Беги! — снова сказал Мертвый Король. — Они выпустят тебя.
— Нет.
— Нет? Но разве это не то, что получается у тебя лучше всего, брат Йорг? Разве ты не можешь оставить ребенка умирать и убежать прятаться? А вдруг ты сможешь найти еще один куст и укрыться в нем?
— Что… кто ты такой?
Я смотрел в глаза Кая Саммерсона, пытаясь увидеть то, что за ними.
— Ты оставил мать
Ехидство звучало в каждом слове, будто я нанес ему глубокую личную обиду.
Каким-то образом я схватил его за горло, хоть и знал, что он не нуждается в дыхании и легко может сломать мне руки.
— Ты ничего о них не знаешь, ничего!
Я развернул Мертвого Короля, и он не сопротивлялся.
За его плечом Горгот привалился к стене, прижимая что-то к груди. Двое из шести троллей бились вокруг него. Безжалостность, немыслимая скорость, сила, умение сражались против немыслимого численного превосходства. Конечности, кишки, броня летали по алым дугам, но мертвые все равно наступали. Горгот склонился над своей крошечной ношей, прикрывая ее от мертвых своим телом, наклоняясь все ниже, пока совсем не потерялся в гуще схватки. Белое лицо Мианы виднелось из-за его плеча.
Мертвый Король улыбнулся мне — изогнутая уродливая усмешка, мои руки белели у него под горлом, шрамы от шипов выступили на запястьях и предплечьях. Боль снова вспыхнула, и хотя каменная крыша над головой все еще была цела, казалось, что надо мной бушует буря, что с черного неба хлещет дождь.
— В конце концов, — сказал я, — магии нет, есть только воля.
Я ударил Мертвого Короля, сфокусировав на нем все свое желание увидеть его гибель. Я всю жизнь руководствовался жаждой — жаждой мести, славы, запретного плода — чистой и острой, как клинок. И такая жажда, такое обостренное желание и есть основа любой магии — так мне сказал Зодчий.
Сквозь прищуренные веки я увидел, как глаза Мертвого Короля расширились, будто я и правда душил его.
— Ты уступил Кориону, Лунтар копался в твоей голове, как хотел, даже Сейджес играл тобой. — Он выкашлял слова мимо моих рук, все еще криво усмехаясь. — А ты думаешь, что можешь остановить меня?
Я мог сказать ему, что стал старше. Я мог сказать, что не стоял между теми людьми и моим сыном. Но я ответил:
— Испытанные заклинания, записанные в книгах, действуют лучше новых изобретений. Руны и знаки, использовавшиеся веками, служат лучше вчерашних открытий. Через них стремления человека находят путь в реальный мир. Я одолею тебя, потому что теперь за мной стоят миллионы. Потому что сейчас моя жажда победы течет по древнейшему из путей.
Я сказал ему это потому, что в правде есть сила и ум бывает остр, как клинок.
— Веришь? Бога обрел, да? — Он рассмеялся, не обращая внимания на сдавленное горло. — Воля верующих не послужит тебе, потому что ты убил папессу, Йорг. Так не бывает.
— Люди могут верить и в другое, Мертвый.
Вокруг кричали, мелькали красные руки, умирали богатые и могущественные.
— Нет ничего…
— Империя, — сказал я. — Миллион душ, рассеянных по обширной Разрушенной Империи, молящихся о мире, о дне, когда на троне воссядет новый император. И им буду я.
Я снова ударил. Император в сердце Империи, несломленный. И Мертвый Король пошатнулся, ослабленный, заточенный в плоть.
— Я пришел мстить, — сказал Мертвый Король, хоть я и не представлял, о какой мести он говорит. — Чтобы показать тебе, что я сделал с собой после того, как ты покинул меня. И смотри, чего я добился! — Не обращая внимания на мою хватку, он раскинул руки, чтобы показать на кишащую вокруг раззолоченную орду. — Я принес вам царство мертвых. Дай мне присоединиться к тебе, брат. Дай мне вести наши армии, и я безмерно расширю границы Империи, в этом мире и в грядущем, и сделаю ее единой — и нашей. Оставь этих друзей, эту жену, которую ты не выбирал.
И я ударил изо всех сил. Я ударил мощью Империи, силой миллионов, самим сердцем Империи, в которой могущественное величие былых императоров и надежда будущих поколений проложили путь моей власти в реальность. Ветер выл вокруг нас, холодный, пронизывающий. Кай Саммерсон бился за освобождение внутри собственного тела: святой в любой момент может согрешить, проклятый — искупить грехи. Ветер говорил, Мертвый Король бился со мной.
Моя воля встретилась с волей Мертвого Короля, и никто из нас не был готов отступить. За мной стояли огромный спящий разум Империи, утраченные надежды, разбитые мечты. Все это давило и рвалось наружу. За ним были земли мертвых, опустошение завершенных жизней, жажда, желание вернуться. Немыслимое давление росло, росло и росло. Я почувствовал, как вращается колесо, как начинает рваться ткань времени и пространства. И в этот момент я понял, кто передо мной.
И тут Кай Саммерсон научился летать. Он оторвал от земли ноги Мертвого Короля, и ветер пронесся под ними. Маленькая победа, но она сдержала моего врага.
Один страшный холодный миг — и я понял, кого я схватил на лету. И даже когда Уильям ослабел, уязвимый, открытый, даже зная, что я почти буквально повторяю путь отца… я заколол его.
Я дал руке соскользнуть с его горла, вытащил из-за пояса Кая нож и вонзил глубоко ему в сердце. Металл скрежетнул по ребрам.
С губ вместе с кровью сорвался смешок — он не поверил, что такое может быть, и упал, словно нож перерезал нити марионетки.
Я выпустил его, и он рухнул, размахивая руками, кровь хлестала из груди. Он падал словно целую вечность. Мой брат. Уильям, которого я предал среди терний. Которого я предал сейчас. Чья смерть расколола мою жизнь. Тернии снова завладели мной. Я не мог схватить его, падающего. Труп Кая коснулся пола с каким-то безнадежным звуком. Уильям уже покинул его, вернулся в земли мертвых, откуда столько лет смотрел на меня мертвыми глазами.
Записка Лунтара выскользнула у меня из рукава. Я подхватил ее. Мертвые гвардейцы падали десятками, потом сотнями по всему залу.
«Ты можешь спасти его». Четыре слова. Провидцы видят меньше, чем им кажется. Я заколол собственного брата.
— Я не понимаю. — Макин сбросил с себя чей-то труп, темная кровь текла тремя ручейками по его лицу. Он ворвался со своими словами в минуту безмолвия. — Как ты убил его?
— Я видел, как он умирал, — с трудом выговорил я. — Я прятался и дал им убить его.
Макин не то вскарабкался, не то приполз ко мне.
— Что?
Он схватил меня за запястье, и кинжал, мокрый от крови, перестал дрожать. Я выпустил клинок.