Императрица и смерть
Шрифт:
Он протянул к ней сложенные до этого за спиной руки - ладонями вверх, - и зазвенела цепочка с подвесками у него на запястье.
– Вы имеете в виду эту?
Орлана только скользнула по ней взглядом - по обманчиво-нежному на вид бархату.
– Похоже, что так.
От неё не укрылось, да это и не могло остаться незамеченным, как осторожно, за самый край он стягивал перчатку. В конце концов, она легла на стол, зацепив пальцем грамоту.
– Спасибо, - кивнула Орлана, опускаясь в кресло: ноги онемели от усталости, и щиколотки облизал холодный ветер, -
Он развёл непривычно-обнажёнными, беззащитными от этого руками, будто собирался затанцевать прямо на сером балконе без ограждений, под которым на плацу маршировала имперская армия.
– Я не знаю, что вы имеете в виду.
– Имею в виду леди Ишханди и её платье с рукавами по самые кончики пальцев. Она потрясающе выглядит в нём. А рукава этого платья сшиты из плотной материи. Какие ещё платья носить в такую погоду?
– Орлана показательно передёрнула плечами и услышала, как за её спиной сдавленно вздохнул Линкей.
– Жаль, правда, что платье испорчено. Яд на рукавах.
Она смотрела на Ольвэ снизу вверх и чувствовала, как наливается усталостью судорожно выпрямленная спина.
– Ещё у нас в Совете есть маг, лорд Эрвин. Наверняка вы его знаете. Он славный, имеет привычку целовать леди руки. Это так романтично.
Ольвэ молчал, а его перчатка на столе от ветра дёргала пальцем и тоненько звенела подвесками и серебряной цепочкой.
– Он славный, - повторила Орлана, сдерживая кашель, вставший в горле.
– Вы не намеренно отравили его, он просто встречался с Ишханди точно после вас. И привычка целовать руки... Я удовлетворила ваше любопытство?
Он молчал, и Орлана вдруг поняла, что солдаты больше не маршируют: плац безупречно чист и уже чёрен от дождя.
– Зачем же вы так с Ишханди? Травили бы меня, раз так хотелось. А знаете, что я теперь сделаю? Я буду подозревать вас в убийстве отца.
– Капли дождя стекали с волос за отворот мантии, и Орлана чувствовала, как бегут они вниз, по разгорячённому телу.
– Жаль, что вы так и не успели объявить о независимости вашей страны. Аластар, будьте добры, проводите лорда Ольвэ.
Она осторожно, за одну из подвесок на цепочке, подтянула к себе белую бархатную перчатку, склонилась над ней, вдыхая воздух, густо замешанный на свежести дождя и пряном аромате цветов.
– Маарская вишня, вы сказали, - произнесла Орлана задумчиво.
– Премерзкий, наверное, запах у вашего яда, если его глушат только такие духи.
Она открыла глаза в крошечной комнатке с низким потолком и голыми каменными стенами. После совершенной темноты ей показалось, что комната озарена ярким светом, но уже через минуту стало ясно, что горит всего один шар белого пламени, и тот почти у самого потолка.
С губ не сорвалось ни хрипа, ни стона.
– Молчи, - В углу стоял человек, закутанный то ли в накидку, то ли в мантию - не разобрать, - ты ещё не вполне владеешь своим телом.
– Где я?
– Сабрина не послушалась, а голос
Она оглядела своё тело: подол платья мягкими волнами спадал с постамента до самого пола. Там же, на холодном камне, лежали трупики цветов. Облетевшие лепестки рассыпались по красному шёлку. Сабрина шевельнулась, и лепестки полетели вниз, на камни.
– Говорят, это большая честь - быть похороненной в императорском склепе, - чуть хрипло произнёс её собеседник.
– Тем более для тебя, наёмная убийца.
Память ударила в лицо порывом зимнего ветра, мазнула по щекам мокрым снегом, запахом крови повисла в воздухе. Шар белого пламени поплыл в сторону, и теперь она смогла увидеть ещё одно тело. Сабрина охнула от удивления и почувствовала, как раскалённым мечом боль проткнула живот.
На таком же каменном постаменте лежал Истемир. В холодном свете пламени его лицо отливалось даже не бледностью - синевой, - и пальцы, сцепленные на эфесе меча, окоченели от дыхания смерти.
– Почему я не умерла?
– спросила Сабрина, рассматривая спокойное лицо своего мёртвого врага и спутника.
– Ты умерла. Но, скажем так, ты выторговала у смерти ещё несколько часов существования.
Сабрина прижала ладонь к животу. Ныла открытая рана, как будто внутренности перемалывало в кашу, но на коже не было ни единого пореза. Тот, кто стоял в темноте, в углу, дышал холодом и говорил так, что леденели губы.
– Мне нужно поговорить с Орланей, - прошептала Сабрина, морщась от боли.
– Иди.
– И голос её собеседника подёрнулся улыбкой, как подёргивается рассветом тёмно-серое небо.
По утрам голова была наполнена туманом, точно как императорский сад, а во рту стояла такая же полынная горечь, и этим вечером Орлана сунула подальше в ящик стола ломтики снотворного с мятным вкусом. Но расплачиваться за решительность пришлось уже этой ночью.
Луксор спал, тепло свернувшись под одеялом, а она бродила по комнате и, отодвигая тяжёлые шторы, смотрела на шары белого пламени в саду. Вымотанная бессонницей до предела, Орлана путалась в своих мыслях и ненавидела изрисованные схемами листы. В бледном свете из сада она комкала их и оставляла на столе. Они казались странными животными, улёгшимися передохнуть среди кристаллов с конспектами Луксора и букетов высохших вечноосенних листьев, собранных Рианом.
Побоявшись сойти с ума от одиночества и тяжёлых мыслей, Орлана ушла в восточное крыло замка, даже не признаваясь себе, что надеется услышать там грустный зов флейты.
...Окно было по-прежнему распахнуто, и холодный ветер метался по мраморному полу, мёл нанесённый песок и гулко вздыхал в коридорах. Трепетал шёлковый шнурок, привязанный к ажурной отделке рамы. Если галереи ещё освещались огненными шарами из сада, то лестницы, уводящие вверх и вниз - в старую тронную залу - поглотила темнота.