Имперец. Том 4
Шрифт:
— Что это с ним? — удивился Ермаков.
— М-м-м… — протянула Василиса, рассматривая девушек. — Кажется, там студентки физико-математического университета.
— А-а-а, Андрей Ильич решил совместить приятное с полезным, — понимающе хмыкнул Ермаков.
— Ну, будем надеяться, что наш боярич сегодня добудет свой трофей, — улыбнулась Демидова, а затем коснулась руки своего жениха. — Смотри, братья Шуйские. Думаю, нам стоит подойти и поздороваться.
Ермаков тяжело вздохнул, выражая этим все, что думал о предложении «стоит поздороваться», но покорно пошел в сторону двух невысоких,
Тяжела ты, доля аристократическая!
Кремль, бал цесаревича, разговоры
— Ты заметила, что у Демидовой, Нарышкиной и еще какой-то девицы платья схожи?
— Да! Как неприлично!
— Род Демидовых уже не тот, раз даже на уникальное платье дочери не могут раскошелиться…
— Глупости какие. Это же политика, девочки! Они одними этими платьями показали, что относятся к одной касте.
— Но Нарышкину же продали Меншикову.
— Ну кто знает, может, последний раз девчонка решила показать характер. Говорят, Меншиков-старший ух с каким тяжелым характером мужик! Сын наверняка такой же.
— Бедняжка…
— А кто третья с ними? Я ее не знаю.
— Подружка какая-нибудь…
— Подружек сюда просто так не протащишь.
— Да ладно тебе, это же Нарышкина. Она через папеньку сюда любую бы смогла протащить!
— Нет, точно вам говорю, цесаревич списки утверждал лично. В нашем университете вычеркнул двух княжон, трех княжичей и с дюжину бояричей. Не посмотрел на родовитость, посмотрел на средний балл.
— Суров…
— Но справедлив!
— И невероятно хорош собой.
— Ах, вот бы ему на глаза попасться. Он ведь еще не обручен?
— Объявлено не было.
— Так, может — это девица для него?
— Да нет, я ее знаю. Это какая-то простолюдинка из московского магического.
— Ничего себе! Давно ли Нарышкина и Демидова с простолюдинками якшаются?
— Ну на платье ей раскошелились, видать, девчонка полезная.
— А с кем она пришла?
— Ты его знаешь?
— Симпатичный какой…
— Может, чей-то бастард?
— Говорят, тоже из Демидовских.
— Точно бастард! Небось, набедокурил князь по молодости, а сынок ладный вышел.
— Придержали бы вы языки, девочки, мы же в Кремле!
— Ой…
Кремль, бал цесаревича, Александр Мирный
Мы остались с Василисой вдвоем, но не чувствовали себя покинутыми или растерянными. Девушка рассказывала, что уже завтра наш проект запустится в полную мощь, чтобы на праздниках люди усердно делились фотографиями, видео и прочей ерундистикой в Сети. Я знал статус работ, но видел, как горят глаза Василисы, когда она смакует детали социальной сети завтрашнего дня, и не перебивал.
Перебил нас кое-кто другой.
— Добрый вечер, — поздоровался с нами Петр Голицын собственной персоной.
Я мигом вспомнил, что это тот левый придурок, которого мне пришлось ломать для успокоения толпы в своем клубе. Если он сейчас затребует сатисфакции, перед Иваном мне будет крайне неловко.
— Добрый, — спокойно ответил я, окинув парня оценивающим взглядом.
Было видно, что разговор со мной ему дается тяжело. Голицын изо всех сил держал лицо, но гордое превозмогание все-таки проскальзывало в мимолетной недовольной мимике. Хотелось поинтересоваться у Петра, как его рука, но бить лежачих все-таки нехорошо, даже словесно.
— Я бы хотел, м-м-м, извиниться за тот неприглядный случай в вашем клубе, — произнес Голицын. — Это был дурной поступок, и расплата за него оказалась соразмерна. Вы преподали мне урок, который я запомню на всю жизнь. И я хотел бы убедиться, что между нами не осталось никакого недопонимания.
Сказать, что я охренел — это ничего не сказать. Мне хотелось потыкать в парня пальцем и уточнить, не бил ли его кто на входе по голове.
А затем вспомнил беседу с Румянцевой, вернувшейся из Лондона. Руководил там на месте как раз князь Голицын. Не нужно быть гением, чтобы понять, что глава рода, представляющий нашу страну на территории потенциального врага, знает поболее среднестатистического аристократа. Князь явно выдал пистонов драгоценному сынуле, чтобы тот наладил со мной нейтральные отношения.
На перспективу думает мужик, мне нравится. Хоть и левый. С другой стороны, Меншиков вон тоже левый, это не мешает ему быть адекватным.
— Мы однажды уже все прояснили, если мне не изменяет память, — произнес я, смотря на парня тяжелым взглядом профессионального военного, отчего тот нервно сглотнул. — Но я надеюсь, что подобное больше не повторится.
— Конечно! — облегченно выдохнул Голицын.
А если повторится, у тебя есть еще одна целая рука и целых две ноги, парень.
В этот момент под гимн Российской Империи в зал вышел Его Высочество Иван Дмитриевич Романов. Народ подсобрался, кто сидел — тот встал, кто говорил — тот замолк, а Голицын тихо от нас отошел.
— Добрый вечер, дамы и господа, — произнес цесаревич сильным, уверенным голосом.
Микрофона видно не было, но динамики равномерно транслировали его речь по всему залу.
— Сегодня я возобновляю традицию новогодних балов, где собираются все самые талантливые студенты нашей империи. Вы — цвет нашей многонациональной страны. Вы — наше будущее. Вы — те, кто уже совсем скоро будет брать на себя ответственность за успехи нашей Родины.
Во всей толпе Его Высочество умудрился найти меня взглядом, и следующую фразу произнес, глядя четко мне глаза в глаза:
— Вы — те, на кого наша империя сможет положиться.
Иван снова окинул взглядом затаившую дыхание толпу и добавил:
— И я бесконечно рад приветствовать каждого из вас!
Зал взорвался аплодисментами, а цесаревич легко спустился по ступеням и принялся курсировать между студентами, знакомясь и перекидываясь парой слов с каждым.
Такая себе светская работенка, прямо скажем.
Естественно, все присутствующие следили за каждым словом цесаревича, запоминали очередность, по которой он подходил к гостям. Наверняка сегодня же ночью многие аристократические семьи на основе этих сведений начнут перекраивать свои планы и интриги.