Шрифт:
Туман с Альбиона
Неудачная з ас ада
Жеребец оступился и так резко дёрнулся, ловя равновесие, что капитан Мухин почти свалился наземь. От позорного
"Как баба вы, Дмитрий Сергеевич, верхами держитесь, - зло подумал он про себя, ловя ногой потерянное стремя - слава богу, темно, никто из бойцов не видел!"
Своим реноме командир заставы очень дорожил, поэтому, как обычно, возглавлял кавалькаду. Взвод двигался следом, создавая рокот перестуком копыт. Безлунная ночь и сплошной туман - конечно, скверно, что всадники дорогу не видят. Но кони по знакомой тропе шли вполне уверенно, не спотыкаясь. Кроме капитанова Вихря. Однако, винить жеребца - дело последнее. Вместо этого Дмитрий Сергеевич легонько похлопал по тёплой шерстистой шее: "Осыпь, дружок, понимаю, камень подвернулся..." - и выбросил пустяковое происшествие из головы.
Впереди, на грани слышимости, охнул боец из головного дозора, потом выругался. Более низкий голос - там же, впереди - негромко, но командно рыкнул, и наступила тишина.
– Стой!
– обернувшись, скомандовал Мухин.
Приказ, повторяясь, улетел назад - взвод остановился. Перестук копыт по камням почти прекратился. Рядом появился унтер-офицер Егор Суров, спросил, в чём дело. Вслушиваясь, он вместе с капитаном пытался рассмотреть хоть что-то во тьме, которая всегда предшествует рассветным сумеркам. К тому же низкая облачность или высокий туман - хоть как называй, сущность одна - заполнял тайгу промозглой и непроглядной сыростью.
Выждав минуту, капитан двинулся вперёд. Что случилось с дозорным, осталось непонятным, но раз тревогу не подняли, значит, ничего важного. И всё равно Мухин напрягал зрение, пытаясь рассмотреть тропу. Это и спасло его. Толстая ветвь, покрытая чешуйчатой коричневой корой с обломками мелких сучочков, способных выколоть глаз - вдруг проявилась перед лицом. Именно вдруг!
Пригибаться? Поздно!
Уклоняться? Тоже поздно, не успеешь - порвёт щёку!
Капитан едва успел откинуться назад, почти лечь на круп жеребца. И понял, почему охнул дозорный - напоролся на эту преграду, бедолага. Чтобы сберечь других бойцов, Мухин обернулся к унтеру, который следовал за ним:
– Суров, тут ветка на уровне лица. Передай назад, чтобы брали левее.
Когда взвод поднялся на перевал, видимость ухудшилась окончательно - мир окутало такой белесой мутью, что руки не видно. Капитан в сердцах выругался:
– Проклятая облачность!
– Вашбродь, - глухо прозвучало сбоку, - здравия желаю!
– Хурхэнов, ты?
– Так точно!
– отозвался бурят из ватно-серой мглы.
– Дальше идти не надо, там он стреляет, - и знакомое лицо проявилось на уровне капитанова колена.
– Суров, ко мне, - позвал Мухин унтер-офицера, - всем спешиться, лошадей в безопасное место, одно отделение к засаде, остальным заниматься лагерем, - и обратился к бойцу, который более отчетливо проступил сквозь туман.
– Хурхэнов, доложи обстановку. Почему раненые, как? Подставились сдуру, небось! Что значит, издалека подстрелил? А ты где был со своей дальнобойной? Ладно, потом в деталях расскажешь... Он не уйдёт по туману? Уверен? Тогда - к засадникам.
Бурят двинулся вперёд по невидимой тропе, ведя за собой жеребца. Капитан размышлял о стычке с контрабандистами и задавал уточняющие вопросы. Понять ситуацию, чтобы поставить взводу верную задачу - было делом безотлагательным.
Мухин принял заставу не так давно, всего-то год с небольшим, но реалии пограничной жизни усвоил крепко. И никаких иллюзий по части лёгкой службы не питал. Задачу охраны границы капитан решал, надеясь только на себя, потому что агентурную работу с кочевниками вести - как воду решетом носить. Сегодня поишь его водкой, в друзья набиваешься, подарки делаешь, сулишь другие на будущее, а завтра тот свернул юрту и был таков. Вот и верь сведениям тувинца!
Поэтому пограничники заставы не мудрствовали лукаво, а перекрывали главные тропы своей части Урянхайского края для досмотра всех и каждого. На высотах ставили долговременные наблюдательные пункты, в укромных местах - устраивали засады. Как эту. Из доклада Хурхэнова следовало, что дозор мух ртом не ловил, если издалека заметил караван:
– ...трое верховых, ведут пять вьючных лошадей. Не охотники, раз столько вьюков. Без баб и детей - не кочевники. Значит, с товаром. Таких брать сразу нужно. Вот мы и выскочили, окружили, обезоружили...
Капитан одобрил поведение бойцов. Численное преимущество, внезапность - всё было на их стороне. Сначала. Два тувинца и русский - что могли сделать втроём, увидев пять нацеленных стволов? Только сдаться. Контрабандисты и сложили винтовки. Именно тогда пограничники расслабились, утратили бдительность. Кто же мог ожидать, что русский окажется опытным волчарой, улучит момент и в стремительной рукопашной схватке уделает всех засадников?
– Да, опростоволосились вы, вояки...
– с горечью признал недочёт подчинённых Мухин.
– Хоть одного бы в секрете оставили. Хурхэнов, ты же снайпер, первым же выстрелом его и обезвредил бы. В плечо, если мало - во второе, а боец из раненого, что из дерьма пуля. Эх...
– Виноват, вашбродь, не додумали! Я успел выстрелить. Потом, когда он спешился. Но попал в лошадь. Она там и сдохла, у пещеры, - оправдался Хурхэнов, прислоняясь к высокой глыбе.
– Дальше только ползком, а то подстрелит. Он и в темноте видит, а уже светлеет. Вон, пещера, между скал.
– Да ладно, видит! Скажешь тоже...
Облако ушло, оставив после себя сырость и мизер света - невооружённый глаз улавливал лишь контуры скал и разную плотность темноты в складках горы. Но для оптики - уже достаточно. Капитан выполз чуток, умостился между камней и стал в бинокль изучать подходы. Хурхэнов был прав - уйти оттуда незамеченным не получилось бы у самого ловкого человека. Отвесные скалы справа и слева, козырёк и отрицательный уклон. Не то что зацепки для рук - даже для копыт архара, прирождённого скалолаза, и то не видно опоры.