Империя и воля. Догнать самих себя
Шрифт:
Как и раньше, главной внутрироссийской проблемой остается отсутствие положительной повестки дня государственной идеологии. «Оздоровление государственного организма» — это все еще риторика. Правда в этой риторике есть очень бодрые сдвиги: Путин последовательно проводит метафору «государство — организм», «страна — организм». А эта метафора сугубо консервативная, традиционалистская. В речи Путина на расширенном заседании правительства слово «организм» было произнесено 7 раз. Власть мыслит Россию не как мертвую систему, а как живое целое, причем органичность государства мыслится не только как данность, но и как требование и задача: «Органы исполнительной власти в центре и в субъектах Федерации образуют единую систему власти и соответственно должны работать как целостный соподчиненный единый организм». «Мы должны сделать нашу страну эффективным… организмом».
Ощущение Путина, что мы идем по неизведанному пути, говорит о многом и как минимум о том, что курс на копирование зарубежных политических образцов должен быть отброшен.
Высказывания многих политиков о том, что назначенцы на местах ослабят страну, тогда как «выборные» губернаторы ее укрепляют, мягко говоря, плохо обоснованны. Это так же мало обоснованно, как привычные страхи и «охи» по любому поводу относительно возможного усиления межнациональной розни. Назначенные Москвой губернаторы (пусть даже в большинстве своем русские, а не туземцы) не приведут ни к национальной розни, ни к ослаблению эффективности власти. Возможен рост коррупции, но, во-первых, как говорится, не все сразу, а, во-вторых, если из Москвы не будет проявлена политическая воля к искоренению коррупции, то всенародно избираемые главы регионов окажутся ничем не предпочтительнее назначаемых «по представлению». Если же такая воля будет проявлена и будет проводиться, то снимать и карать воров-назначенцев по поступающим снизу жалобам станет легче.
Фазовый переход: О Путине на фоне медведевской «десталинизации» [79]
Ситуация после Смутного времени представляет собой некоторый баланс разрушительных и созидательных тенденций. Эта «стагнация коллапса» объективно выгодна некоторым зарубежным державам, а внутри России — лишь узкой прослойке собственников, не сопрягающих свое будущее с реальным подъемом национального хозяйства. Где-то должна быть точка фазового перехода. И эта точка очерчивает водораздел между смутой и новой стабильно развивающейся системой — его-то мы и называем моментом «великого перелома».
79
Статья в виде нескольких глав коллективной работы вышла в 2009 году (Новая русская доктрина: Пора расправить крылья / Аверьянов В. В. и др. — М., 2009). В настоящем издании статья приводится в измененной редакции 2013 года.
Путин, подобно Сталину в 20-е годы, давшему возможность внутри НЭПа и партийной демократии вызреть новому курсу на социализм в отдельно взятой стране, дал возможность вызреть в послеельцинской России идеологическому консерватизму — идеологии России-материка со своими небесными корнями и со своей исторической традицией. Сталин тогда и Путин теперь обращаются от Смутного времени, от революционного перепахивания России к «новому курсу». В этом состоит смысл «великого перелома» как сценария политического развития.
Для Сталина перелом выражался в том, что он избавился от политических конкурентов, что он преодолел оппонирующие тенденции (левый и правый уклоны), выстроил четко работающую систему госаппарата. Именно это позволило ему объявить новый курс на построение социализма в СССР, на отказ от компромиссного НЭПа, на переход к индустриализации. Для Сталина главным были не конкретные механизмы, оттачивающие социально-экономическую систему НЭПа, а выстраивание разумной кадровой политики в верхах государственного аппарата, подготовка условий для установления безоговорочной единоличной власти в партии. Так же и теперь: главным содержанием современной политики были не отдельные реформы, а формирование нового баланса крупных финансовых и политических группировок.
Всякая аналогия, как известно, хромает. На мой взгляд, эта таблица показывает глубинный параллелизм эпох. Объективные задачи двух эпох имеют разительные сходства [80] .
*
80
При этом два лидера не так уж похожи. Особенно ярко это различие проявилось в период 2008–2012 гг., во время президентства Медведева, которым Путин фактически маскировал сохранение режима личной власти. (Эта самоуверенная маскировка и игра с легитимностью чуть было не привела к революционному сценарию в 2011 году.)
Путин не Сталин. Принципы и ценности двух политиков не совпадают и не могут совпадать. Сама канва их пути также не может быть полностью аналогичной. Вместе с тем, логика исторически прирастающей власти сильнее логики конституционных и формальных рамок, в которых она осуществляется. До президентства Медведева и во время этого президентства для меня оставалось очевидным, что Путин, как и Сталин, не оставит большую политику.
Задачи 30-х годов типологически схожи с теми задачами, которые диктуются нынешней ситуацией. Так, например, репрессии отчасти были вызваны необходимостью политической борьбы и выстраивания госаппарата нового типа. Но ведь ротация элит — это неумолимое требование и нашего времени, без которого невозможно развивать страну.
Система, которая складывается в России по многим параметрам ближе к «национальной диктатуре», чем к стандартной либеральной демократии. В своей развитой фазе это должна быть не диктатура олигархов, не диктатура стагнации, а «диктатура развития», «диктатура инноваций». Ближайшее будущее России рисуется при таком сценарии как аналог 30-х годов с их прорывным индустриальным развитием, с их решительным очищением государства и формированием определенного цивилизационного лица СССР как исторического и геополитического преемника Российской империи.
Задачи 30-х годов типологически схожи с теми задачами, которые диктуются нынешней ситуацией. Так, например, репрессии отчасти были вызваны необходимостью политической борьбы и выстраивания госаппарата нового типа. Но ведь ротация элит — это неумолимое требование и нашего времени, без которого невозможно развивать страну. С репрессиями или без репрессий, но власти придется решать схожие задачи и наверняка преодолевать сопротивление многих коррумпированных кланов и групп. Как преодолевать его — отдельная тема, в том числе и тема нравственная.
Второй момент как раз связан с ответом на вопрос, можно ли избежать в этой связи нежелательных издержек. Осознавая аналогию 30-х годов, мы не вызываем «дух Сталина», а вооружаемся знанием о рисках и опасностях того пути, по которому идем. Мы будем способны трезво смотреть на свои поступки и на собственную государственную политику только при одном условии: если мы будем понимать, что мы входим в определенном смысле в «новые 30-е». А вовсе не тогда, когда мы будем отмахиваться от этой мысли, как если бы мы относились к теме исторических аналогий как какой-то запретной, кощунственной (а именно к этому склоняют нас те из либералов и антисталинистов, которые воспринимают тему не здраво, а истерически, с нетерпением никаких возражений, с претензией на то, чтобы принуждать других, о чем можно думать, а о чем даже помыслить нельзя [81] ). Именно применяя аналогию и здраво относясь к ней, мы сможем в значительной степени избежать тех издержек, которые были свойственны сталинской политике в трагические 30-е годы.
81
Не в этом ли кроются причины попытки еще одной «десталинизации» при Медведеве?