Империя предков
Шрифт:
Только и слышен хруст по степи.
Задумался однажды за чашкой молока Баяр-Туяа, сидя на травах берегов Онона. Всколыхнулась памятью долина детства, тогда как помыслы устремлены всегда на атаку, на разворот, смену ритма, на единую согласованность действий. И больше ничего. А два заводных коня у него ещё без имени. А они стали для него такими родными, как и Халзан. Присмотрелся пристально на гнедого, что пощипывает мирно траву сам по себе, но готового в миг подменить и умчать в очередную атаку. Назовёт его «Уда». И вмиг представилась ему река детства. У каждого есть она – своя река детства. Присмотрелся пристально он на другого, вороного скакуна, что также мирно пощипывает траву сам по себе, но готового в миг подменить и умчать в очередную атаку. И в миг представилась ему долина детства. У каждого своя долина детства.
– Чего ты не ешь? Или так много сил, что пустишь стрелу через всю степь, – услышал он неожиданно звонкий возглас над головой.
Вскинул вверх, как тетиву, недоуменный взгляд, в котором одно лишь любопытство, да больше ничего. Ох, сердце молодости! Одна лишь устремлённость на сражение, да и только. Но ведь не только. Но откуда знать?
В ответ он увидел то же любопытство, в котором так и заискрись искры озорства. И светлый лик. Ох, степи! Какие сокровища носите вы? Но это миг мыслей, не вложенных ни в какую философию. Как есть.
Девушка совсем ещё юных лет стояла перед ним, но что стояла, когда дело было в другом, что и не сможет он просто так вернуться губами к чашке молока, а мыслями и думами в ту память детства, что, да всколыхнут немного сердце некогда сироты из северного племени. Устремлён был на него в данный миг сверху вниз обжигающе насмешливый взгляд, что и просверлит насквозь подобно стреле отравленной. Так и есть. Глаза отлили чёрные огни, что и выбьет сердце из седла. И вот эта улыбка превосходства довершили своё дело. Но ведь прекрасна бестия степей! И сколько же таких в войсках тылового обозначения?
– Откуда ж ты такой, задумчивый? – звонкий тон зазвенел в его ушах, но всё же приятный, что и не отмахнёшься как от мух надоедливых, и уж намного приятнее, чем голос, больше окрик Исунке-багатура, грубостью превосходящее всё вокруг.
– Баргуджин-Тукум, – неожиданно тихо для себя ответил он.
– Это края на севере? – ох глаза расширились у этой бестии, тогда как голос так и зазвенел пуще прежнего, в котором однако недавняя насмешливость уступила место любопытству.
– Отсюда северо-запад.
– А какая разница… – и тут же огни в глазах степной красавицы всколыхнулись ещё сильнее, так и ощ9зарив всё вокруг озорным сиянием, – скажи, ты видел медведя, ты подстрелил его?
– Целый тумен, – ответил он в её же тоне, вызвав удивление, а то и восхищение сидящих рядом суровых воинов.
– А может, этот тумен был медвежонком? – постаралась она не упустить инициативу (ох, и бестия настоящая), вызвав, куда уж, громкий смех воинов всей десятки.
Мыслями разбежался он, чего бы такого придумать, чтобы осадить эту явно зарвавшуюся девчонку. Но вдали раздались раскаты грома, приближаясь, нарастая. То обозначилось приближение Исунке-багатура, что и означило, что приближается конец всякому отдыху. Девушка повернулась, уходя, унося посуду.
– Стой! – успел крикнуть Баяр-Туяа напоследок, дабы перехватить инициативу.
Повернулась она, опять же устремив тот самый обжигающе насмешливый взгляд. Но ничего, сейчас получишь.
– Принеси-ка в следующий раз кумыс, – не попросил, а как-то постарался сказать в тоне приказном, но в котором постарался разбавить вот эту насмешливость.
– Крепкий кумыс? – лукавые огоньки изрыгались из глаз озорных, но до того прекрасных, что и выбьют любого из седла.
– Очень крепкого. А то не подобает орлу степей пить одно лишь молоко.
– Орлы степей не просят кумыс, они пьют молоко, прибавляя в силе. Неужто орлёнок опередил их в полёте? – ответила эта совсем уж дерзкая девчонка, от слов которой от смеха громогласного так и вздыбилась вся десятка и сам Одон в том числе, оставив таки концовку за собой.
– Из рода исут она, – говорил, спустя немного времени, Ото Радна, в голосе которого и не прослеживалось никакое злорадство, кивая вслед уходящей девушке.
– И что тогда? – спрашивал, не задумываясь ни о чём Баяр-Туяа.
– А то, что она племянница самого сотника Исунке-багатура, – ответил за него другой воин по имени Алдар из племени унгират.
Вот так да! Оставалось лишь почесать задумчивый затылок.
Не быть бы этому разговору, если бы не сотник Исунке-багатур с его неугомонным нравом, поев баранины в большом объёме и выпив столько же молока, прикусив как следует трав целебных, что и без того придали огня под кипящий котёл безмерных энергий, без всякого передыха отправился осматривать следующий плацдарм тренировок. Он бы и сотню поднял бы на дыбы для такого дела, но к его сожалению, тысячник Доржитай не давал такого приказа. А тысячник неукоснительно придерживался графика, отпущенного Джэбе. А тот в свою очередь придерживался того, чего ему до самых мельчайших деталей изложил сам Чингисхан. И потому разум гибкий, но высоты неимоверной, и давал передых всему тумену, тогда как суть его давно просилась на простор бушующих пожаров. Но разум и был у него как железная узда.
До заката солнца тумен распределился на следующее занятие, в котором сосредоточилось оттачивание мастерства на точность стрельбы из лука на полном скаку. Там, вдали, что едва увидит зоркий глаз, раскинулись по степи мишени – кожаные мешки – сур.
Отдохнувший Халзан легко и сразу взял галоп в три темпа с без опорной фазой, и вот таким аллюром помчался вместе с другими конями десятки Одона, ибо занятие это проводилось десятками, над которыми иногда и раздавался громовым раскатом нетерпеливый окрик сотника Исунке-багатура. Скакун лёгкой конницы, а Халзан теперь и причислялся к таковым, без всякой команды своего хозяина, подражая, дабы не отстать от остальных скакунов, взял по ходу очень быстрый галоп, и таким карьером помчал Баяр-Туяа к раскинутым по степи мишеням. Никогда прежде не приходилось ему так на полном скаку, ещё мальчонкой, в лесах на правом берегу Уды стрелять в зверей, которых он, скорее, поджидал. Кожаные мешки – сур возникали, разрастаясь по мере приближения, но не до того, чтоб до весьма больших размеров. Никак нет.
По ходу, на полном скаку, пока копыта Халзана не чиркнули искромётно по степи, находясь в полёте над летними травами, он, Баяр-Туяа, в едином движении со всей десяткой обретается на изготовку. Сколько было их, вот этих стрельб, с Великого Курултая, с того момента смотра, где и объяснил им Джэбе, освободитель от плена, но тогда и не увидел он его, не заметил. Поначалу он и отставал, немного отставал, ибо кровь охотника не давала, не могла дать уж слишком много форы воинам из степи. Хотя, они тоже охотники, но в лесах намного больше дичи. А Халзан уже перешёл на самый пик карьера.