Империя страха

Бардин Юлиан Андреевич

Перевернув посудину вверх дном, вор едва сдержал готовый вырваться из груди радостный вопль — из пивной банки выпал массивный золотой перстень с крупным изумрудом, за ним последовали платиновые сережки с бриллианта­ми, затем настала очередь тоненькой цепочки с миниатюрным кулоном в виде пронзенного стрелой сердечка.

Надо отметить, что золотая цепочка оказа­лась самой невзрачной из всего, находящегося внутри жестянки.

В мгновение ока драгоценности перекочева­ли в карман незваного визитера, а пивная упа­ковка вернулась

на свое прежнее место, причем отверстие вор благоразумно залепил все тем же воском.

Дело оставалось за малым — как можно бы­стрее скрыться, оставшись незамеченным.

Прежде чем выйти на лестничную клетку, молодой человек предусмотрительно уничтожил следы своего пребывания в квартире и взглянул в дверной глазок. Площадка была пуста, и он ос­торожно приоткрыл массивную дверь.

Несколько секунд понадобилось вору на то, чтобы вернуть замки в первоначальное положе­ние — попросту запереть их; и вот он уже весело и непринужденно спускался по пологим ступе­ням лестницы.

И вдруг сзади послышался непонятный шум. Молодой человек инстинктивно обернулся и ус­пел заметить лишь громадную пасть с мощными клыками — на него бросился здоровенный кобель немецкой овчарки.

Острые зубы вонзились в левую руку парня, прокусили мягкую ткань куртки и впились в жи­вую плоть.

Отчаянный крик боли и ужаса потряс высо­кие своды подъезда — округлив глаза, вор ждал, что вслед за кобелем появятся несколько чело­век в милицейской форме; он был уверен, что его выследили, а взять решили с поличным при выходе из дома.

Но вместо этого на лестнице показалась вы­сокая блондинка, чьи волосы отливали сереб­ристо-платиновой сединой. Хотя, конечно, это была вовсе не седина — в ее двадцать шесть се­деть было еще рановато, — а просто причудли­вая краска. Ее лицо, с некоторой натяжкой, мо­жно было назвать красивым, если бы не очень широкий рот с тонкими губами-ниточками, но красота эта была холодной и надменной.

В руке у девушки был длинный кожаный по­водок с мощным металлическим карабином на конце.

Замахнувшись поводком на пса, она резко крикнула:

— Рэкс, фу! Фу! Я кому сказала!..

Получив ощутимый удар железным караби­ном по загривку, кобель неохотно отпустил жер­тву и покорно прижался к ногам хозяйки.

А та, глядя на кровоточащую руку незнаком­ца, извиняющимся голосом запричитала:

— Ой, простите меня пожалуйста, сама не знаю, как это получилось, — вопреки ожида­нию, голос ее звучал звонко и жизнерадостно, нисколько не гармонируя с холодноватым вне­шним обликом. — Он никогда раньше ни на кого не нападал без команды... Хотите, я вам за­плачу, только не обращайтесь, пожалуйста, в милицию, а то его, — рука блондинки качнулась в сторону любимого питомца, — могут убить.

При иных обстоятельствах вор не отказался бы от денег, но в данную секунду он был неска­занно рад тому, что это всего лишь досадная случайность, а не результат работы ненавистных оперов из уголовки. Поэтому молодой человек, прижимая к гру­ди раненую руку, ворчливо и вместе с тем снис­ходительно произнес:

— Распустили собак, на людей уже бросают­ся. Но на первый раз, так и быть, прощаю.

Не слушая торопливых благодарностей об­радованной блондинки, он вышел под пролив­ной дождь и в следующую секунду исчез в тем­ноте полукруглой арки.

Рука, конечно, саднила от монотонной бо­ли, но это было ничто в сравнении с улыбнув­шейся удачей, красноречивое свидетельство ко­торой приятно оттягивало внутренний карман спортивной куртки.

* * *

В квартире было многолюдно и шумно. За­хмелевшие гости встретили Чижова восторжен­ными криками, как будто он был виновником торжества, а не его дражайшая половина.

Елена Чижова — миловидная особа лет двад­цати пяти с выразительной внешностью фото­модели и стройной, точеной фигуркой — нето­ропливо поднялась из-за стола, сделав коро­тенький шажок навстречу Иванычу.

— Ну что же ты, — укоризненно произнесла она, стараясь скрыть капризные интонации в голосе, — все уже давно собрались, только тебя одного и ждали!

Иваныч протянул Елене громадный букет алых роз и перевязанную синей ленточкой упа­ковку с французскими духами, сопроводив это все торопливым поцелуем в подставленную щеку.

Затем, окинув придирчивым взглядом наполовину опустошенные бутылки со спиртным, Ваня отозвался ироничным замечанием:

— Что же вы так, хотя бы по рюмочке про­пустили...

С видимым безразличием Елена приняла подарки, даже не удосужившись разорвать упа­ковку, а лишь одарив мужа недовольным взгля­дом.

В тот же миг она вернулась на свое место и нарочито весело выкрикнула:

— Штрафную моему ненаглядному! Опорожнив предложенную рюмку водки,

Иваныч явственно ощутил, как по уставшему телу разлилась сладостная нега. Только сейчас он обратил внимание на то, что большую часть приглашенных видел впервые в жизни.

Честно говоря, в последнее время их семей­ные отношения оставляли желать лучшего. Куда делась та скромная, даже застенчивая Ленка, ко­торую он полюбил пять лет назад? От былой Алены — как в самые задушевные минуты назы­вал ее Чижов — осталась только броская внеш­ность, а вот с ее душой творилось нечто стран­ное.

У жены скромного каскадера появились но­вые подружки и друзья, а вместе с ними и непо­мерные требования к жизни. Все чаще и чаще ему приходилось выслушивать монотонные, а порой и истерические монологи о «маленьком заработке, нищенском существовании и невоз­можности позволить себе даже мелкие удоволь­ствия».

Какое-то время Ваня пытался отнести не­удовольствие жены на счет ее плохого настро­ения или мимолетной прихоти, но все чаще убеждался, что эти «сиюминутные» капризы обрета­ют форму неумолимого постоянства.