Империя желания
Шрифт:
— Это, чёрт возьми, в её духе.
— Точно. Вот почему тебе нужно взять все в свои руки
Я делаю паузу, узнавая блеск в ее глазах.
— Что ты предлагаешь?
— Через несколько дней мы можем попросить врача объявить, что Кингсли вряд ли вернется. Мы не можем обработать его завещание, поскольку он не умер, но, к счастью, он уже подписал документацию, согласно которой Гвинет становится владелицей всего имущества в случае его недееспособности. Как только она получит контроль над его активами, заставь её продать тебе акции.
— Что?
— Она
— Ты себя слышишь, Аспен? Ты говоришь мне получить полную собственность Weaver&Shaw, воспользовавшись единственной дочерью моего друга.
Она пренебрежительно поднимает руку.
— Она еще ребенок и ничего не знает об управлении юридической фирмой. Ты можешь вернуть её ей позже, если она докажет, что достойна, но мы оба знаем, что она всего лишь неопытная студентка юридического факультета, которая почти не понимает, как устроен мир. Ты же не можешь думать о том, чтобы оставить что-нибудь в ее руках, не так ли?
— Нет, но я не предаю доверие Кинга.
— Он в коме, Нейт.
— Это сделает меня ещё более жалким если я нанесу ему удар прямо в спину.
— Ты не сделаешь это. Ты просто защищаешь своё имущество.
— Воспользовавшись своим положением и его дочерью?
— Да.
— Нет, Аспен. Этот вариант исключен, и это окончательное решение.
Ее брови нахмурились, но вскоре пришли в норму. Она знает меня, так что лучше не спорить со мной по этому поводу. Я могу быть ублюдком, но у меня есть свой набор принципов, которых никто и ничто не трогает и не меняет.
— Что ты собираешься тогда делать, Нейт?
Я выдыхаю, развязываю галстук и сосредотачиваюсь на своих быстрых мыслях. Мой отец называл это мозговым штурмом, и ассоциировал с поездом, потому что, когда он движется, его уже нельзя остановить или повернуть вспять. Ни по какой причине.
— Дай мне подумать об этом.
Она сужает глаза и стучит ногой по полу.
— Есть что-то, о чем я не знаю?
— О чем ты говоришь?
— Например, твой пиджак, укрывающий ее, или, может, твоя рука, тянущаяся к ней. Ты не делаешь этого, даже с женщинами, с которыми спишь.
Конечно, Аспен это заметила и сохранила в своей эйдетической памяти. Она ничего не забывает, поэтому я понятия не имею, почему подумал, что она позволила этому ускользнуть.
— Гвинет — не та женщина, которую я трахаю, Аспен. Она дочь Кингсли, и только что узнала, что ее отец может не проснуться.
— Это все?
Я киваю, но не лгу. Слова горят у меня в горле, их невозможно выпустить, поэтому я проглатываю их с их кровью.
Аспен по-прежнему внимательно смотрит на меня, но говорит:
— В таком случае, думай быстрее. Нельзя терять ни минуты.
Я знаю об этом больше, чем кто-либо. В таких ситуациях время никогда не на нашей стороне. Вот почему
Я не хочу, чтобы эта идея громко и ясно складывалась в моей голове, но даже я понимаю, что это наиболее логичный поступок.
Несмотря на то, что это не имеет смысла по многим причинам.
Глава 6
Гвинет
Когда я была ребенком, у меня были проблемы с заучиванием слов. Не знаю почему. У меня высокий IQ, и я умею разбираться во многих вещах, но запоминать слова было немного сложно.
Профессионалы, которых папа выбрал, чтобы они осмотрели меня, думали, что у меня какая-то форма дислексии, потому что я не могла читать или распознавать слова. Дело не в том, что все они выглядели одинаково. Они просто будто прыгали перед глазами.
Знакомо ли вам то чувство, когда вы читаете что-то, и текст словно срывается со страницы и прыгает на вас? Для меня это буквально была реальность, именно так я и чувствовала. Словно слова шли за мной.
Оказывается, у меня не было проблем со всеми словами. Только с отрицательными. Слова, от которых у меня чешется кожа, и затуманивается зрение. Слова, которые я проживала вместо того, чтобы просто читать их.
Тревога вызывает у меня мурашки по коже и покалывание в носу.
И-за ощущения жестокости краска на моих щеках вспыхивает, а тело напрягается от потребности защитить того, кому оно подчиняется.
Чувство страха заставило мои зубы стиснуться, а сердце сжалось в ожидании того, что должно было произойти.
Печаль стерла мою улыбку и чуть было не заставила меня заплакать.
Это одна из причин, по которой я не смотрю фильмы с жанром трагедия — или любые фильмы, в которых показаны эмоции, которые могут вызвать у меня тревогу. Я принимаю это слишком близко к себе.
Кто-то может задаться вопросом, почему эта сумасшедшая выбрал карьеру в юриспруденции, если она чрезвычайно эмпатична. Хороший вопрос. То есть, по логике вещей, я не должна была. Мне, наверное, стоило бы быть социальным работником, тем, кто заботится о детях и молодых людях.
Но вот в чем дело: я не думаю, что всем юристам нужно отстраняться от чувств, чтобы выполнять свою работу. Также не думаю, что им нужно убивать свою человечность, чтобы подняться по служебной лестнице. Те, кто, по вашему мнению, так поступают, не являются настоящими юристами.
Юристы могут быть чуткими, потому что это позволяет нам понимать наших клиентов и помогать им наилучшим образом. Чуткие юристы, согласно исследованию, проведенному мной, фавориты людей. Им нравится, когда мы их понимаем, слушаем и относимся небезразлично.
В любом случае, вернемся к моей проблеме с чувством сопереживания. Особенно тяжело со словами. Думаю, это потому, что с этого все началось. Простые отрицательные слова.
Это мой триггер. То есть, они действительно вызывают у меня панику, и я должна отойти в сторону, спрятаться и пожелать, чтобы все это поскорее закончилось.