Империя
Шрифт:
Брисбейн их покинул — послание президента нужно напечатать и дать к нему комментарий. Херст спросил о новостях с балтиморской газетой, и Блэз сказал ему правду.
— Это лишь камень, чтобы перешагнуть ручей.
— По дороге…
— В Вашингтон. В конце концов вы завладели всем, что стоило иметь.
— Ты мог бы управлять одной из моих газет. — Херст разглядывал снег, залепивший окно. Комната наполнилась странным голубоватым сиянием.
— Своими газетами управляете вы сами. Мне нужна собственная.
— В Балтиморе?
— «Икзэминер» — это лишь начало, пока… — Блэз сам не знал, что значит это «пока».
— Она скорее всего продала бы, если бы не погиб сынок Хэя. — Херст любил обсуждать
— Не уверен. Ей это нравится.
— Это чувство мне знакомо. — Херст позволил себе редкую для него шутку, касающуюся его самого. — Мне будет не хватать тебя здесь. — Это было прощание. Его финансовая помощь Херсту больше не требовалась; состояние матери уже намного превысило то, которое Херст когда-то подчистую растратил. Теперь, когда Блэз сам стал издателем, не было смысла продолжать отношения учителя и подмастерья. — Ты будешь жить в Балтиморе? — Это было искреннее любопытство.
— Нет. Нынешнее руководство справится без меня. — Это была неправда, но Блэз не хотел говорить Шефу, что он собирается осуществить налет на редакторский состав «Чикаго америкэн». Он присмотрел прекрасного ответственного секретаря, которому придется платить больше, чем ему платит Шеф, что и так было непомерно много, но если кто-нибудь в состоянии вытянуть «Балтимор икзэминер», то это Чарльз Хэпгуд, родившийся на восточном побережье Массачусетса и готовый расстаться с арктической зимой и тропическим летом Чикаго ради умеренного Балтимора.
— У тебя все будет в порядке. — В словах Шефа не слышалось убежденности. — Я хочу сказать, что у тебя есть деньги, а это главное. Найми лучших людей — другого способа не существует. — Бледные серые глаза на короткий миг взглянули на Блэза, и Блэзу показалось, что Шефу известно про Хэпгуда.
— Ты когда-нибудь думал о журналах? — То был новый интерес Шефа. На него произвело огромное впечатление количество рекламы, которое получали некоторые дамские журналы. Но когда он попытался купить один из них, его ошеломила цена. Поэтому он был готов начать свой журнал, может быть, два, или тысячу.
— Я не знаю, как делаются журналы, — честно казал Блэз.
— И вы тоже. Зачем все это?
— Журнальному бизнесу можно научиться, я полагаю. Я подумывал о журнале, ну, скажем, «Электрическая машина» или что-то в этом роде…
— Для дам?
— Они ведь тоже водят машины. Но мой прицел — мужчины. Просто мелькнула такая мысль. Я на днях женюсь на мисс Уилсон.
— До выборов? — удивился Блэз.
— Ну, это еще неясно. Может быть, я… — тонкий голосок замер. Очевидно, что его долгая связь с хористкой может вылиться в скандал, и хотя брак заставит умолкнуть строгих моралистов, он может одновременно и привлечь внимание к старой связи.
Блэз поднялся. Шеф протянул ему для пожатия вялые, липкие пальцы.
— На какой? — спросил Блэз уже у двери.
— Что на какой?
— На какой мисс Уилсон вы женитесь?
— На какой?.. — на мгновение Шеф потерял нить мысли. Как давно уже заметил Блэз, женитьба именно так нередко действует на мужчин. — На Аните, — сказал Херст, и тут же поправился. — Конечно, я имел в виду Миллисент. Тебе это известно, — добавил он осуждающе. Херст принадлежал к тому редкому типу лишенных чувства юмора людей, которые умели ценить чужой юмор даже на собственный счет. — Твоя французская дама… — начал контрнаступление Шеф.
— Она поселилась в деревне. Больше я ее не увижу.
— Ох уж эти французские нравы.
На Пенсильванском вокзале Блэз сел в спальный вагон поезда с твердым намерением сойти в Балтиморе, но вид из окна вагона на бесконечный ряд абсолютно одинаковых кирпичных домов с аккуратными белыми ступеньками подействовал на него настолько удручающе, что он
Во время поездки Блэз глубже, чем обычно, задумался о себе. Ему двадцать шесть, он богат, нравится женщинам, хотя они его привлекали не слишком сильно. Анна де Бьевиль называла его gate — испорченным. Но он знал, что тут крылось нечто другое. Хмурый под снегом городок Гавр-де-Грейс проплыл за окном поезда. Он слишком привык к тому, что его домогаются, хотят соблазнить. За исключением случайных посещений одного из самых эксклюзивных борделей, Блэз не предпринимал попыток найти себе любовницу, не говоря уже о жене. Плона это повергало в изумление, и он заботливо расспрашивал Блэза, здоров ли он или страдает от некоего недуга, который начинается как все во Франции, с печени, а затем неумолимо и разрушительно продвигается к югу. Но поскольку Блэз был крепок, как молодой пони, Плон в конце концов пришел к печальному выводу, что это болезнь не плоти, а духа: то самое англосаксонское состояние ума, которое безжалостно разлагает мужчину. Плон предложил ему больше заниматься спортом, например теннисом.
Блэз отдал должное перестроенному холлу отеля «Уиллард», растянувшемуся на целый квартал. За монументальным табачным киоском находилась телефонная комната. Он дал оператору номер «Вашингтон трибюн». Девушка воткнула несколько проводов в розетки.
— Ваш номер ответил, — она указала ему телефонную кабину.
Когда Блэз поднял трубку и попросил Каролину, глубокий негритянский голос ответил:
— Здесь нет никакой мисс Сэнфорд. Это дом Белла.
— Но это номер…
— Нет, сэр. Всю эту неделю люди по ошибке попадают к нам. — Трубку повесили. Через две попытки Блэз дозвонился в «Трибюн».
Каролину порадовали телефонные мытарства Блэза.
— Это же готовая статья! В Вашингтоне все знают, что единственный телефон, который никогда не работает как следует, принадлежит Александру Грэхэму Беллу. — «Изобретатель без чести» — как тебе этот заголовок? Хотя, конечно, он удостоился немалой чести за изобретение телефона. Может быть, «Изобретателю требуется ремонт?» — Каролина предложила встретиться с Блэзом у миссис Бенедикт Трейси Бингхэм в ее «дворцовом доме». — Повод незначительный. Она поит чаем новых членов конгресса. Я должна там быть. Тебе, конечно, необязательно. Хотя нет. Ты ведь тоже издатель — наконец-то! — добавила она с веселой безличной мстительностью.
Миссис Бингхэм стояла у дворцового камина, вывезенного из уэльского замка, объяснила она, принадлежавшего Беовульфу, предку миссис Бингхэм по материнской линии. Как обычно, молочного короля округа Колумбия нигде не было видно.
— Мы в окружении Эпгаров, — сказала Каролина, встретившая Блэза у входной двери. Но Блэз был не в состоянии отличить Эпгара от других людей в переполненной комнате, где новые конгрессмены и их жены чувствовали себя не в своей тарелке, несмотря на громогласные «чувствуйте себя как дома» хозяйки. Она не обладала знаниями истории и еще меньше того мифологии, но обладала политическим даром запоминать не только имена конгрессменов, но и названия их избирательных округов. После длительных консультаций с Каролиной было решено, что миссис Бингхэм просто обязана заполнить пустоту, образовавшуюся в центре светской жизни Вашингтона, и стать хозяйкой политического салона. Подлинного салона не было здесь многие годы. Гостиная Хэя-Адамса имела слишком разреженную атмосферу для простых смертных, тем более для странствующих политиков; посольства оставались чем-то запретным, а Белый дом производил впечатление семейного — даже кланового — дома, особенно теперь, когда в нем поселилось многочисленное семейство Рузвельтов. Поэтому Каролина поощрила миссис Бингхэм занять этот высокий — или относительно высокий — плацдарм и установить свои стандарты.