Империя
Шрифт:
Президентский кортеж, как почтовый дилижанс, преследуемый разбойниками, мчался по Массачусетс-авеню; на морозном воздухе лошади выдыхали клубы пара. Прежде чем охрана, выставленная перед церковью, успела подбежать к дверцам кареты, они распахнулись и на тротуар выпрыгнул президент в шелковом цилиндре. Затем куда более величественно вышла Эдит Рузвельт и за ней Элис, точно сошедшая с картины Гейнсборо, в темно-синем бархатном платье и смелой черной шляпе. Хэй как хозяин встречал их с часами в руке.
— Мы приехали точно вовремя, — солгал президент.
— Конечно, конечно.
В дверях выстроились привратники. Их республиканские высочества быстро привели себя в порядок и, на взгляд Хэя, жреческой поступью
Как только Рузвельты уселись, зазвучал свадебный марш, и Хэй, чувствуя во всем теле странную слабость, но не привычную боль, отправился за перепуганной Элен в ослепительно белом атласном платье с тюлем, но из оригинальности без кружевной отделки; затем на глазах всего официального Вашингтона он передал ее высокому красавцу Пейну Уитни; сзади тихо плакала Клара, а Генри Адамс, окруженный азиатами, выглядел миниатюрным и старым.
Свадебный завтрак лишь подогрел ощущение драмы, которое никогда не покидало Хэя. Он пригласил семьдесят пять гостей, это значило, что они заняли не только столовую, но и его кабинет, где в эркере за одним столом он усадил рядом Уильяма С. Уитни и Оливера Пейна. Поскольку за этим же круглым столом сидели президент и миссис Рузвельт, соблюдение приличий было гарантировано. Хэй усадил за этот стол еще и Уайтло Рида с супругой, что должно было хотя бы частично удовлетворить его неугасающие светские амбиции. Президент сидел по правую руку от Клары, миссис Рузвельт — по правую от него, Хэя.
Бояться неловкой тишины не приходилось. Теодор, отлично осведомленный о вражде Уитни и Пейна, прочитал целую лекцию о трестах, время от времени бросая по видимости случайный взгляд на этих двух денежных принцев, как бы напоминая им, что, по крайней мере сегодня, они во многих отношениях сидят в одной лодке. Красавец Уитни, как всегда, сохранял спокойствие, но Пейн, человек вспыльчивый, не мог выдавить из себя ни слова из-за душившего его гнева.
Впрочем, слова в этой курьезной ситуации мало что могли изменить, подумал Хэй, довольный хотя бы тем, что эта курьезность нисколько не помешала словоизвержению Теодора. На сей раз Эдит не бросала на мужа укоризненные взгляды, сопровождаемые легким покашливанием; если это не останавливало потока мужниных слов, она прерывала его раздраженным возгласом «Тео!». Ее тоже приводила в ужас взаимная ненависть этих людей, которые обменивались вежливыми отрывистыми репликами, как только Теодор замолкал, чтобы перевести дух. Супруги Рид добродушно улыбались, оказавшись среди тех, кого можно было отнести к высшему свету; одно блюдо сменяло другое; на круглый стол в эркере падали яркие лучи зимнего солнца, и Хэй невольно подумал, что это Круглый стол короля Артура, перенесенный в Арктику.
— Элен очень понравились ваши подарки, мистер Уитни, — с материнской признательностью сказала Клара. — Такие крупные кольца и брошь.
— Очень рад. — В обходительности Уитни было что-то от лорда Честерфилда. В последнее время ему со многим пришлось примириться. Он оставил политическую карьеру. Он подвергся нападкам за свои многообразные деловые связи. Его не пригласили на холостяцкий обед к сыну, который давал в отеле «Арлингтон» узурпатор полковник Пейн. Однако он держался так, словно в его жизни все было в полном порядке. Что касается Пейна, то он места не находил от необъяснимого гнева. Хэй не мог этого понять. Тот факт, что после смерти сестры Уитни снова женился, не мог служить достаточным основанием для столь продолжительной вендетты, продолжительной и неистощимой. Было что-то сатанинское в том, как безжалостно Пейн выкупил двоих детей Уитни, один из которых ныне стал зятем Хэя. Быть может, в основе всего была его бездетность. Завидуя обаянию и плодовитости Уитни, Пейн украл у него двоих детей и даже попытался его разорить. Но хотя Оливер Пейн был богаче, зато Уитни был
Эдит Рузвельт нерасчетливо спросила Оливера Пейна о том, что он подарил молодым.
— Немного, — ответил Пейн, опустив глаза в тарелку, где куропатка в желе развалилась в непристойной позе. — Обычная вещь, бриллианты, — пробормотал он. Уитни пил шампанское и улыбался миссис Уайтло Рид. — Дом в Томасвилле, штат Джорджия, — продолжал Пейн. — Они проведут там медовый месяц. Отменная охота в Джорджии.
Президент даже с набитым ртом не мог оставить тему охоты без комментария.
— Дикие утки! — едва разборчиво выкрикнул он.
— Тео!
Но ружья и дикие утки всецело завладели этим энергичным мальчишеским умом.
— И еще я уступаю им мою яхту, — сказал Оливер Пейн, адресуясь к тем, кого мало занимал президентский панегирик истреблению диких животных. — «Амфитриту». Этим летом они поплывут на ней в Европу…
— Это океанская яхта? — захлебываясь от восторга, спросила миссис Уайтло Рид.
— Да, — сказал Оливер Пейн, глядя мимо Уитни на дальнее его плечо, чем, видимо, особо подчеркнул свое большее, чем у того, богатство.
— Размером с океанский лайнер, — сказал Хэй, предоставляя Риду возможность пообщаться с президентом, который, почувствовав, что теряет внимание стола, сосредоточился на Риде, чьи подхалимские кивки и улыбки подвигли президента на изложение детальной истории охотничьих рожков с доисторических времен до наших дней.
— И еще я строю им дом в Нью-Йорке. — Оливер Пейн повернулся к Кларе как самой заинтересованной стороне. — Ваша дочь сказала, что предпочитает Нью-Йорк Вашингтону…
— А вас предпочитает нам! — засмеялась Клара, чем прервала историю рожков в царствование Франциска Первого и его охоты в Пуатье.
— Она никогда такого не говорила, — сказал очень богатый человек. — Просто Нью-Йорк больше подходит и ей, и Пейну. Я нашел участок на Пятой авеню, неподалеку от Семьдесят девятой улицы, где я построю дом…
— И мы все окажемся вместе на Пятой авеню, — сказал Уильям Уитни.
Это заставило замолчать и Оливера Пейна, и Теодора Рузвельта. Хэй сожалел, что Генри Адамс не стал свидетелем довольно комичной сцены.
— А как молодой Тед? — заполнила паузу Клара.
— Он еще слаб, но поправляется. В Гротоне за ним неплохой уход.
Тед-младший едва не умер от воспаления легких, и Рузвельты ездили к нему в Гротон, оставив Хэя в роли действующего президента. Иногда он все еще грезил о том, что будет, если сам Теодор падет жертвой пневмонии или пули убийцы, или просто попадет под трамвай; прошлой осенью трамвай врезался в президентский экипаж, тогда погиб агент секретной службы. Если бы погиб не этот агент, а Теодор, президентом стал бы Джон Хэй. Старый и больной, он все же находил в этих мыслях нечто заманчивое. Конечно, он уже слишком слаб, чтобы совершить что-либо существенное. С другой стороны, у него будут развязаны руки и он сможет вывести Соединенные Штаты на мировую арену в качестве равного партнера Британии. Зажатый между их флотами — народами, быстро поправил он свою грезу, — весь мир в необозримом будущем окажется у их ног. Хотя Теодор проводил тот же курс, он был слишком порывист и легко отвлекался, к тому же он был озабочен тем, чтобы стать президентом по собственному праву в 1904 году. Беспокоило и то, что, несмотря на его дружбу с Сесилом Спринг-Райсом, он отвергал, как это мог делать только американец голландского происхождения, долгое английское владычество в Америке, достигнутое за счет его предков. Он даже сказал Хэю, имея в виду Понсефота, что этот англичанин ему «не очень приятен и я не хотел бы иметь с ним дело. Я желаю ему добра, но, предпочтительно, на расстоянии». Другое дело Маккинли, чей доброжелательный нейтралитет во время англо-бурской войны был насущно необходим англичанам.