Империя
Шрифт:
— Говорят, — сказала миссис Бенедикт Трейси Бингхэм, — что она ему вовсе не дочь и не племянница, — ее низкий голос от возбуждения стал еще ниже, — а любовница.
— О, конечно, нет! — Каролина была слегка шокирована. Она была бы шокирована еще сильнее, если бы не знала миссис Бингхэм уже довольно хорошо. Миссис Бингхэм была Галатеей Каролины-Пигмалиона, чудовищем Каролины-Франкенштейна. С тех пор, как она столь бездумно поместила миссис Бингхэм, ее потрясающие бриллианты, аристократическое происхождение и царственный облик на первую полосу «Трибюн», она получала не только рекламу молочной фермы Сильверсмит, но и бессчетные приглашения в «роскошный особняк» Бингхэмов, где Каролина наконец встретила всю свою эпгаровскую родню, а также немало коренных вашингтонцев до эпохи золотоискателей. Эти пещерные жители, как их называли, редко бывали в новых дворцах Уэст-энда и никогда не смешивались с миром официального Вашингтона. Миссис Бингхэм и одна из эпгаровских дам были двумя полюсами вашингтонского высшего, хотя вряд ли блистательного общества, к которому, по мнению кузена Сэнфорда, принадлежала Каролина, но это отведенное ей место она стремилась занимать как можно реже и лишь на том условии, что, осчастливив это общество своим присутствием, она будет вознаграждена рекламой в «Трибюн». Благодаря своему упорству, она сумела поднять прибыль газеты на двенадцать процентов, чем Тримбл был искренне изумлен.
— Это плата за мое присутствие на их приемах, — объяснила Каролина. — Они думают, что я богата, и потому охотно дают мне деньги. Если бы они знали, насколько я на самом деле бедна, они зажарили бы меня заживо.
А пока напыщенные и невыносимо скучные матери неженатых молодых людей хотели видеть Каролину у себя; неопределенное состояние дел с ее наследством было им либо неизвестно, либо непонятно. Тот факт, что ее брат Блэз здесь не бывает, был отмечен всеми, и Эпгары, информированные кузеном Джоном, огорчались их прохладными отношениями. А что касается приобретения Каролиной любимой, но не читаемой газеты пещерных жителей, то это воспринималось как прелестное безрассудство, которое можно объяснить ее европейским воспитанием.
Но уж конечно миссис Бингхэм была от этого обстоятельства в восторге. До того как Каролина творчески живописала ограбление на Коннектикут-авеню, миссис Бингхэм вела благопристойную жизнь, царствуя над тем, что находилось в ее поле зрения, в том числе над старым супругом-молочником. Но после того как ее назвали своего рода мадам Астор, скрывающейся под личиной вашингтонской молочницы, ее уже было не остановить. Она обхаживала прессу. Каждая вновь прибывшая знаменитость приглашалась в ее особняк, и те немногие, кто откликался на эти приглашения, подробно расписывались на страницах «Стар», «Пост» и «Трибюн». Так или иначе, Каролина находила созданное ею чудовище забавным. Во-первых, миссис Бингхэм была кладезем скандалов и сплетен. Не было такого человека, о котором она не располагала бы порочащими сведениями; к тому же не было никого, о ком она с радостью не рассказывала своей создательнице Каролине, которая смотрела сейчас на эту худую шестидесятилетнюю женщину с усиками, похожими на тот пух, что Маргарита постоянно находила под кроватью Каролины, и никак не могла заставить африканку ни признать его наличие, ни определить его происхождение, ни, наконец, убрать.
— Откуда вы знаете? То, что она его любовница.
Глубокий голос миссис Бингхэм звучал как виолончель, берущая торжественный басовый аккорд.
— Сестра моего дворецкого служит гувернанткой на втором этаже российского посольства. Она говорит, что поздно ночью слышны шаги, ведущие из его комнаты в ее спальню.
— Тяжелая казацкая поступь?
— Сапогов со шпорами! — захохотала миссис Бингхэм, довольная собственной находчивостью. Каролина уже знала, что фантазия ее собеседницы не знает границ. Упомяните королеву Викторию, и она тут же сообщит скабрезные подробности тайного брака королевы и ее слуги-шотландца в Бальморальском замке и выразит сожаление по поводу того, что королева, некогда символ плодовитости, уже много десятилетий как вышла из того возраста, когда она могла бы зачать. «Тогда появились бы морганатические претенденты на престол!». Говорилось это приглушенным голосом, в котором угадывалось благоговение перед величием темы.
— Вам следовало бы вести у меня колонку светских новостей, миссис Бингхэм. Вам известно все.
— Но я ничего никому не рассказываю, — сказала миссис Бингхэм, которая рассказывала все, но не всем. — Еще одно доказательство того, что она его любовница, — как подлинная художница, она принялась разукрашивать плод своей фантазии, — это тот факт, что она играет роль официальной хозяйки дома и присутствует на государственных обедах. С дочерьми на такие обеды не ходят…
— В России это принято, — столь же гладко начала выдумывать Каролина. — Жены остаются дома на этих — как они называются? — дачах, а старшие дочери всегда сопровождают отцов ко двору.
— Забавно, я никогда об этом не слышала. — Миссис Бингхэм с подозрением посмотрела на Каролину. В отличие от большинства лгунов, она с недоверием относилась к чужой лжи. — Спрошу мадам Бахметов, — сказала она зловеще.
— О, она вам солжет. Чтобы сохранить лицо. Они все так делают. — В этот момент Дел взял Каролину под руку, но прежде чем они успели уйти, миссис Бингхэм нанесла последний удар.
— Мистер Хэй может все рассказать вам о мадемуазель Кассини. Он посылает ей цветы.
Дел нервно закашлялся. В Вашингтоне, когда мужчина посылает цветы незамужней женщине, это означает ухаживание.
— Я об этом не знала, — сказала Каролина.
— Мне просто жаль ее, бедную девушку. — На ходу он поклонился мадемуазель Кассини и прошептал Каролине: — Отец попросил меня не спускать с русских глаз.
В экипаже по дороге к дому Каролины Дел рассказал ей, что вопреки тому, что говорил ему Понсефот, дела англичан в Южной Африке складываются далеко не гладко.
— Буры вступили на тропу войны, и это нам на руку.
— Разве мы, во всяком случае твой отец, не занимаем пробританскую позицию?
— Конечно. Но нам нужно думать о договорах. Когда дела у англичан идут хорошо, они как бы по привычке нам противодействуют. Когда их дела идут плохо, они очень податливы. Это значит, что они без проволочек примут отцовский договор.
— А сенат?
— Почему бы нет? Там об этом позаботится Лодж, к тому же президент пользуется популярностью.
— Но в будущем году выборы…
Дел смотрел в окно на здание министерства финансов, напоминавшее под дождем гранитную гору.
— В Нью-Йорке говорят о связи Блэза с француженкой, которая много его старше.
— Мадам де Бьевиль? О, я ее знаю. Она очаровательна. Они старые друзья.
— Но ведь она замужем?
— Не слишком всерьез, — сказала Каролина. — К тому же она овдовела. — Каролина всегда чувствовала себя обязанной вести себя с большей осторожностью, чем обычно, когда затрагивались подобные темы. Действительно ли американцы верят в то, что они говорят, или просто боятся зловещего большинства, чье невежество и энергия задают тон в обществе? На публике американцы неизменно делают вид, что брак не только свят, но и означает официальный конец всяких романтических отношений. Хотя она постоянно слышала, и не только от миссис Бингхэм, о неудачных браках, во имя респектабельности адюльтер крайне редко назывался их причиной.
Дел поддержал ее осторожность, не вполне отвечающую среде, в которой она воспитывалась:
— Блэз должен помнить, что Нью-Йорк это не Париж. У нас здесь другие стандарты.
— А мистер Херст?
Дел покраснел.
— Во-первых, он вне общества. Во-вторых, насколько известно, там всегда присутствует компаньонка. И самое главное — он боится матери, а деньги у нее.
Каролина мрачно кивнула в такт пасмурному ноябрьскому вечеру.
— Она снова напала на жилу, на сей раз серебряную.