Империя
Шрифт:
— Наверное, это справедливо, — заморгала глазами Клара.
— Но чего тут смешного?
— А улыбнулся я вот чему. Когда я напомнил ему, что он сначала намеревался предоставить Филиппинам независимость, он сказал, что это никогда не входило в его планы. С самого начала он хотел завладеть всем. Когда я напомнил о его беседе с господом богом, он улыбнулся мне своей загадочной улыбкой добренького Борджиа.
— Он еще более велик, чем Линкольн?
— Он… появился в нужный момент, и это в каком-то смысле поднимает его на один уровень с Линкольном. — Хэй взял со стола «Вашингтон трибюн». Заголовок возвещал о
— Надеюсь, она ограничится лишь этими вспышками огня, — сурово сказала Клара.
— А мне нравится то, что она делает, — сказал Хэй, проникшийся к Каролине симпатией. — Мне кажется, Делу повезло.
— Пожалуй, она и мне нравится. Но она не такая, как мы. Она все-таки француженка.
— Так ли уж страшны французы? Вспомни месье Камбона.
Все годы их брака Клара раздиралась между желанием знать все о годах жизни Хэя в Европе, с одной стороны, и убеждением, что ей следует сторониться любого знания о грехе с другой. Она колебалась между природным любопытством и строгостью убеждений. Колебалась она и в эту минуту.
— Наверное, я никак не могу привыкнуть к ее независимости. Она ведет себя скорее как молодой мужчина…
— Но смотреть на нее куда приятнее, чем на любого молодого человека.
— Дел рядом с ней выглядит таким юным. — Клара сменила позицию. Она никогда не умела приспосабливаться к чему-либо нестандартному, в отличие от Хэя, которому это доставляло истинное удовольствие.
— Всегда остается девица Кассини. — Хэй посмотрел в окно; снова валил снег, так бывало всегда сразу после того, как подъездную дорожку к Белому дому старательно расчищали.
— Ты полагаешь, она ему нравится?
— Я велел ему за ней поухаживать, поскольку это в интересах нашей страны.
— Из патриотических соображений! — Клара шумно вздохнула. Хэй никогда не был уверен, что супруга понимает его иронию. Она вежливо отмечала его иронический тон, но редко смеялась мужниным шуткам, даже уловив их смысл.
— Она очень хорошенькая.
— Но не очень законная, как поговаривают. — В таких делах Клара была безжалостна. Она отказалась в июле присутствовать на похоронах Кейт Чейз на Гленвудском кладбище. Супруги повздорили, и Хэй отправился один сказать «прощай»… самому себе. Кейт сама простилась с собой, когда он в последний раз видел ее, с распухшим лицом, крашеными волосами; она пыталась уговорить его купить яйца с ее фермы в Мэриленде.
— Да нет же. Она законная дочь. Я просил нашего посла в Санкт-Петербурге навести справки. Сменив нескольких жен, после всех своих карточных проигрышей, Кассини не решился просить у царя разрешения жениться на ее матери, актрисе, стоящей намного ниже его, хотя это трудно себе представить. — Небо за окном затянула серая свинцовая пелена, и люди с лопатами возле Белого дома в отчаянии смотрели на новые снежные завалы. Предстоящий прием превратится в настоящий хаос. Снег и шлейфы. Он пожал плечами.
— Существенное во всем этом — Дел, — сказала Клара. — Молодежь убеждена, что он влюблен в мадемуазель Кассини. С тех пор, как он ездил с ней на танцевальный вечер в Арсенале.
— Который устроила ты.
— Конечно, я не имею ничего против… — Незаконченные фразы Клары зачастую и были ее суждениями.
— Иностранных девушек вроде Маргариты Кассини
— Я не права?
— Ты всегда права, Клара.
— Столько девушек кругом — Вардеры, Бесси Дэвис, Джулия Форейкер…
— Не продолжай! Этот перечень имен заставляет меня думать о голосовании в сенате. Что же до Дела и девицы Кассини, то мне удалось узнать многое. Русские и французы замышляют что-то против нас и англичан в Китае. — Хэй пересказал Кларе то, что узнал Дел о замыслах матушки России в Азии, и Клара одобрительно улыбалась, хотя вовсе не слушала. Существенное значение имеет брак, а не Китай. Тем временем Белый дом совсем скрылся за пеленой падающих хлопьев снега. К счастью Хэям не нужно становиться в очередь подъезжающих экипажей. После смерти вице-президента Хобарта Джон Хэй в соответствии с конституцией стал наследником президента; это обстоятельство стало причиной полуночных кошмаров, когда Хэй представлял себе, как он, в результате смерти Майора, становится президентом — о чем он всегда мечтал, но чего никогда не добивался — сейчас, когда у него уже нет для этого сил. К счастью, здоровье у Маккинли отменное.
Правда, Хэй вдруг обнаружил, что у него достаточно сил, чтобы ввязаться в бой подушками, который Кларенс с приятелями затеяли в кладовке, и только оклик Клары «Мы опоздаем, если не начнем одеваться!» оборвал это приятнейшее занятие. Кларенс был вдумчивым парнем, но в нем оставалось еще много мальчишеского, в отличие от вечно загадочного Дела, который сказал: да, он будет на приеме в Белом доме, но нет, он пойдет туда сам, отдельно от родителей.
Когда Хэй и Клара садились в экипаж, снегопад вдруг прекратился. Дорожки, утром расчищенные от снега, теперь были похожи на сибирскую равнину. Бесконечная вереница карет медленно продвигалась к портику «прелестного сельского дома», по выражению князя Кассини. Дворники посыпали дорожку опилками, и гости парами медленно шли по Пенсильвания-авеню в Белый дом.
Заранее договорившись с Кортелью, Хэй приказал кучеру подъехать к южному подъезду Белого дома, которым пользовались лишь для приема особо важных гостей. Пока город исчезал под тяжелыми хлопьями снега, он пытался вспомнить, какие были зимы в линкольновские времена, но он был тогда молод, и из того далекого времени вспоминалось только нескончаемое роскошное лето, лишь изредка прерываемое вспышками малярийной лихорадки.
Немец-привратник помог Хэям выйти из экипажа.
— Мистер Кортелью будет вам премного обязан, сэр, если вы сразу проследуете в Голубую гостиную.
В полумраке коридора первого этажа Белого дома Хэй и Клара под руку (скорее, она поддерживала его, чем наоборот) подошли к лестнице за ширмой от Тиффани, которая отделяла правительственные кабинеты от той забавной толпы, что теснилась в холле, и поднялись на второй этаж. Зеленая, Красная и Голубая гостиные уже были полны знатных гостей. Как и предсказывала Клара, шлейфы оказались сущим кошмаром, слякотная грязь на обуви отнюдь не скрашивала картину. Ковры более всего напоминали размокшую мешковину, вызвав в памяти Хэя конгресс в годы его юности, когда в моде повсеместно была табачная жвачка, и к концу сессии темно-красные сенатские ковры окрашивались в желто-коричневые тона речной глины.