Империя
Шрифт:
Маккинли склонялся к точке зрения Хэя. Но ему нужны были голоса ирландцев и немцев. Еще раньше, весной бурская делегация побывала в Вашингтоне. Хэй принял их со всей любезностью, на которую был способен. Дел посылал ему тревожные сообщения из Претории. Похоже, англичане могут проиграть эту войну. Старое предложение Хэя выступить посредником между воюющими сторонами потеряло актуальность. Англичане ничего не получат при любом посредничестве. Маккинли готов был выступить в роли беспристрастного посредника, но Хэй убедил его, что если выбирать между бурами и англичанами, то Соединенным Штатам, безусловно, нужно встать на сторону последних. Он напомнил президенту об английской поддержке во время войны с Испанией, когда Германия недвусмысленно угрожала американским силам на Дальнем Востоке.
— Я полагаю, мистер Дауэс, — Хэй смотрел прямо в глаза этому хрупкому человеку, что сидел за столом точно напротив него, — что роль английского ставленника должна быть всецело отдана мне и только мне, а президент должен стоять над схваткой, отстаивая американские интересы. — При этих словах Будда улыбнулся своей загадочнейшей улыбкой. — В том числе интересы немцев и ирландцев, — добавил Хэй; Будда по-прежнему улыбался.
— Мы должны быть очень осмотрительны, — сказал Маккинли. — Вы знали, что судья Тафт весит триста фунтов?
— Если верить газете «Сан», — задумчиво сказал Хэй, — все другие члены комиссии весят более двухсот фунтов каждый.
— Произведет ли это хорошее впечатление, Майор? — Дауэс, невысокий и худенький, по-прежнему сидел насупившись.
Маккинли как бы случайно похлопал себя по животу, обтянутому светло-коричневой жилеткой.
— Мне кажется, что в Азии меня чуть ли не все считают политическим гением. Толстые люди там очень высоко ценятся, а что касается филиппинцев, то они никогда раньше не видели таких толстых белых американцев, каких я к ним направил. Я думаю, что в ближайшие недели Агинальдо капитулирует…
— Перед весом американцев? — бросил Хэй.
— Мне не следует забывать о физических упражнениях, — печально сказал Маккинли.
Дауэс рассказал о настроениях Брайана. Он обрушится с нападками на то, как республиканцы управляют своей новой империей, но не на саму империю. Вопрос о серебре он спустит на тормозах, после того как конгресс в марте проголосовал за золотой стандарт американской валюты.
Кортелью доложил о приходе генерала Стернберга, начальника военно-медицинской службы. Хэй и Дауэс поднялись, чтобы уйти. Маккинли тяжко вздохнул.
— Может быть, империализм не будет темой предвыборной борьбы, если мы остановим эпидемию желтой лихорадки на Кубе.
— Не есть ли это результат ужасающей грязи?
Генерал Стернберг, входя в кабинет, услышал реплику Дауэса.
— Мы полагаем, что причина другая.
— Какая же? — спросил президент, горячо пожимая руку маленького генерала.
— Я направляю комиссию из четырех человек, чтобы установить причину, сэр. С вашего разрешения, конечно.
— Конечно. Мой опыт подсказывает, что нет ничего эффективнее комиссии. — Маккинли редко позволял себе рассуждения о правительственной рутине, ставшей предметом постоянных насмешек. Эта рутина, подумал Хэй, есть своего рода вывернутый наизнанку закон сохранения энергии. Если можно ничего не предпринимать, то почти наверняка ничего и не будет со всей прилежностью предпринято.
В одиночестве Хэй отправился к себе в госдепартамент. Уже видны были признаки того, что правительство сворачивает свою деятельность на самые жаркие месяцы. Кроме спешащих куда-то с озабоченным видом военно-морских офицеров, на лестнице, ведущей в архитектурный шедевр с колоннадой по фронтону, никого не было.
Эйди был рад его приходу.
— Я пишу для вас очередную порцию писем об открытых дверях, мистер Хэй. Мне очень нравится это занятие.
— Не собираюсь вас от него отрывать. Есть ли новости из Пекина?
— Дипломаты как сквозь землю провалились. Похоже, что все они, — Эйди издал непроизвольный, надеялся Хэй, смешок, — погибли.
Хэй начал просмотр газет, сложенных на его столе; статьи о нем Эйди пометил красным карандашом, иногда со своими эпитетами на полях. Кроме «Джорнел», утверждавшей, что он является английским секретным агентом в кабинете министров и заклятым врагом свободолюбивых буров, пресса не уделила много внимания государственному секретарю. В большинстве заголовков мелькало имя кандидата в вице-президенты.
Хэй осторожно взял в руки свое «вежливое» серебряное перо, подарок Элен. По какой-то причине именно это перо, прикасаясь к бумаге, умело журчащими переливами восславить того, кому он писал, в жанре совершенного панегирика и без единой неверно взятой ноты. Это письмо, разумеется, было адресовано «Дорогому Теодору».
Сразу же, без паузы или раздумий, его перо заскользило по официальному бланку: «21 июня 1900 года. Поскольку все, кроме шума, осталось позади, я пользуюсь этим моментом прохладного утра самого длинного дня в году, чтобы принести вам мои самые сердечные поздравления». — Любым другим пером Хэй по всей вероятности добавил бы: «мои поздравления также Платту и Куэю, которые преподнесли всем нам вас, драгоценнейший подарок», но серебряному перу не хватало железной твердости и ироничности. «Вы удостоились высшего одобрения, которое страна могла вам выказать…» Хэй расчувствовался и прослезился: надо померить давление, подумал он, слезливость такого рода чаще всего говорит о подскочившем давлении. «… и хотя это не совсем то, чего хотели вы и ваши друзья», Хэй вдруг представил себе потного Рузвельта в качестве генерал-губернатора Филиппин, убивающего у себя на лбу москитов под огнем прячущихся в джунглях малайцев, «… я все же не сомневаюсь, что это даже к лучшему». В этом Хэй и его перо были единодушны. Вице-президент не в состоянии причинить какой-нибудь вред при столь властном президенте, каким является Маккинли. На бланке появилось еще несколько вежливых фраз. Мелкая неприязнь, которую он испытывал по отношению к Рузвельту из-за его, по наущению коварного Лоджа, бряцания оружием в связи с договором о канале, теперь куда-то исчезла. Генри обещал переубедить Лоджа, но из этого ничего не вышло. Серебряное перо вывело заключительные теплые слова. Хэй сам заклеил конверт. В эту минуту в кабинет заглянул Эйди.
— Я хотел послать мисс Сэнфорд копию письма Дела. Но ее нет в городе.
— Куда она уехала?
Эйди смотрел в окно и ничего не слышал. Хэй крикнул:
— Куда она уехала?
— На ваше письмо ответа микадо пока нет. — Эйди любил притворяться, что у него нормальный слух. — Вы же знаете, что Токио всегда долго тянет с ответом.
— Куда уехала мисс Сэнфорд?
— Из Порт-Артура тоже никаких известий. Спасибо и на том, что Кассини за границей. Наверное, царь готов признать законной его дочь.
— В качестве царской дочери? — Хэя всегда веселила некоторая туманность выражений Эйди.
Эйди открыл коробку гаванских сигар и предложил Хэю, тот взял сигару, как бы признавая свое поражение. Эйди зажег ему спичку и сказал, как если бы он все время слышал Хэя:
— Мисс Сэнфорд уехала в Ньюпорт, штат Род-Айленд. Она оставила адрес. Она остановилась у миссис Делакроу. У бабки своего сводного брата.
— Откуда вам известны такие подробности? — Хэю было любопытно, осведомленность Эйди всегда его поражала.