Империя
Шрифт:
Каролина замечала, что женщины часто падают в обморок из-за слишком туго затянутого корсета или имитируя отчаяние. Она подумала, не настал ли ее черед проэкспериментировать — из чисто политических соображений грохнуться на пол.
— И каким же образом это… убийство или то, что вы под этим подразумеваете, было совершено?
— Дениз предупредили, что она не может родить. Твоя мать поощрила ее родить ребенка от человека, за которого твоя мать уже тогда хотела выйти замуж, за твоего будущего отца полковника Сэнфорда.
Каролина обнажила зубы, что, надеялась она, в неясном свете пламени камина можно было ошибочно принять за сладкую девичью улыбку.
— Я не нахожу в этом ничего темного или рокового. Только ваши предположения. Как одна женщина может поощрить другую родить ребенка, если обе осведомлены о последствиях?
— Была некая дама — я называю ее так с иронией, — которая считалась специалисткой. Эмма послала за ней. Эмма заставила ее сказать — заплатив ей за это, — что Дениз выживет. А так как моя дочь очень хотела ребенка, она его и родила. И умерла, а ее муж женился на …
— Тьме тьмущей?
— Да. Потом родилась ты, и вскоре умерла она, и это было достойным отмщением, о котором я всегда мечтала.
— Я не верю вашей истории, миссис Делакроу, и не могу понять, зачем вы рассказываете мне, вашей гостье, остановившейся у вас совсем ненадолго, такие ужасные вещи, делая вид, что сами верите в то, что говорите.
— Почему же ненадолго. — Старая женщина подлила себе бренди. — Я рассказала тебе, потому что не могу рассказать это внуку.
— Вы боитесь Блэза?
Седая голова, посверкивающая бриллиантами, склонилась в кивке.
— Я боюсь. Я не знаю, как он поступит, узнав правду.
— Поскольку он родился на свет абсолютно лишенным совести, он никак не поступит. Ему это будет неинтересно.
— Ты к нему несправедлива. Видишь ли, он так на нее похож. — Неожиданно из ярких черных глаз хлынули слезы. — Я смотрю на него и ко мне возвращается Дениз. Я бросила ее. Как все мы всегда бросаем мертвых до того момента, когда… Забыв мое дитя, дав ему уйти, я сохранила только один-другой портрет, не очень похожий, и вот она вдруг возвращается ко мне, живая и молодая, и я смотрю на нее — на него — и не верю своим глазам. Как будто это происходит во сне. Я вижу те же глаза, волосы, кожу, слышу тот же голос…
— Но Блэз ярко выраженный мужчина.
— Любимое дитя для родителя не имеет пола, и у тебя будет счастье или несчастье в этом убедиться. — Миссис Делакроу стянула перчатку с левой руки и, скомкав ее, вытерла слезы. — Он мой наследник, хотя я и не так богата, как думают люди.
— Все равно неплохо. Быть может, вы сумеете его убедить отдать мне мою долю отцовского наследства.
Старая женщина принялась одно за одним снимать свои крупные старомодные кольца с бриллиантами, это был медленный и сложный процесс, поскольку пальцы скривил артрит.
— Я и тебя не забуду в моем завещании.
— Я надеюсь, что когда вы соберетесь написать завещание, вы не спутаете, как отец, единицу с семеркой. — Каролина знала: ничто не может сравниться с самодурством старого человека, когда он решает важную проблему, касающуюся денег.
— Блэз нехорошо с тобой обошелся. Не знаю почему. Но я подозреваю, почему. Он откуда-то знает, что произошло.
— Если бы он знал, — Каролина покачала головой, — он бы давно уже мне сказал. И потом, если бы он знал, ему, я думаю, было бы безразлично. Он живет только для себя.
— Твой отец знал. — Миссис Делакроу слышала теперь только то, что хотела слышать. — Он так и не отважился повидаться со мной, да я бы и не стала с ним говорить. Он обосновался во Франции, чтобы оставить позади и меня, и то, что он сделал, и то, что сделала она.
— Я устала. — Каролина встала. — И я в дурном расположении духа. — В гневе ее английский звучал несколько архаично. Ей очень хотелось произнести настоящую французскую тираду.
— Убеждена, что не из-за меня, дорогая. — Старая дама снова была отменно вежлива и уверена в себе. Она сложила кольца в ридикюль и поднялась. — Я разоткровенничалась с тобой, чтобы, когда я умру, ты рассказала Блэзу всю эту историю.
— Я предлагаю вам, — сказала Каролина, — записать свой рассказ и сделать частью вашего завещания. Пусть он узнает в тот момент, когда получит деньги. Если хотите, я помогу вам изложить его французским александрийским стихом. Этот размер более всего подходит для этой… театральщины.
— Это не театр, мое дитя. Я только хочу, чтобы ты…
— Как вы можете чего-то от меня хотеть, если я дочь этого, по вашим словам, темного рока?
К изумлению Каролины, миссис Делакроу перекрестилась и прошептала что-то по-латыни.
— Я верю в искупление.
— Я должна искупить некие прегрешения моей матери? — Каролина тоже бездумно перекрестилась.
— Я думаю, да. Ты и Блэз — это все, что осталось от Сэнфордов, настоящих Сэнфордов, я хотела сказать. Вы должны помириться. Это один из путей.
— Я могла бы придумать что-нибудь менее рискованное.
— Я в этом уверена. — В угасающем свете поленьев комната окрасилась в розоватые тона, и миссис Делакроу резко помолодела, а паутина куда-то исчезла. — Блэз в Ньюпорте, — сказала внезапно помолодевшая старая женщина, беря Каролину за руку. — Он остановился в Каменной вилле Джейми Беннета. Бедняга Джейми по-прежнему пребывает в парижской ссылке. Но ты это и без меня знаешь. Он сдает свой дом каждое лето. Блэз снял его на август.
— Простите, что из-за меня он не остановился у вас.
— Нет, нет. Я хочу, чтобы здесь жила ты. Он и так недалеко.
— Для меня, пожалуй, это слишком близко. — Но миссис Делакроу уже вышла из комнаты.
На следующее утро Каролина в одиночестве отправилась на Бейли-пляж, где ей элегантно отдал честь фельдмаршал с золотыми галунами, чьей обязанностью было с первого взгляда определять членов клуба и их друзей. Как ему удавалось отличать их от посторонних, оставалось загадкой для всего Ньюпорта. Но действовал он безошибочно, и маленький пляж с намытыми темно-зелеными и тускло-красными водорослями оставался самой эксклюзивной полоской песка в мире и одновременно, заметила Каролина, самой зловонной. Ночью армада португальских военных кораблей атаковала пляж Бейли, и сегодня их переливчатые, вздувшиеся, студенистые останки выбросило на светлый песок. Хотя помощники фельдмаршала, мальчишки — подставки для ног, как сказал бы Гарри Лер, изо всех сил чистили пляж, корабельных обломков под сияющим небом было гораздо больше, чем членов клуба.