Имперская гвардия: Омнибус
Шрифт:
Но он мог использовать местоположение закусочной как ориентир. Он знал, на сколько уровней нужно спуститься, сколько кварталов пройти, чтобы добраться до статуи. Конечно, статуя была разрушена, от нее остались лишь ноги по колено, но они все еще стояли на постаменте, и Гюнтер присел на него, на то же самое место, где сидел раньше. Закрыв глаза, он попытался представить, что ничего не произошло, что статуя по-прежнему возвышается за его спиной, что здания на площади невредимы и лишь закрыты на ночь.
Он попытался представить, что Арикс рядом, что он чувствует аромат ее цветочных духов, увидеть
Что они делали до этого? Он вспомнил. Кинохроника. Он пригласил Арикс посмотреть ее. Сюжеты о войне и кровопролитии пугали ее, но Гюнтер сказал, что все в порядке, потому что Империум всегда побеждает. Арикс предложила перекусить протеиновыми бургерами с тележки, удивив Гюнтера, который экономил деньги, чтобы угостить ее чем-то более изысканным. Он любил это в ней, отсутствие всякого высокомерия и снисходительности.
Они сидели у статуи, а город вокруг готовился к наступлению ночи. Прекрасный летний вечер, пока Гюнтер не нарушил гармонию, как всегда, заговорив о том, что его тревожило.
— Давай не будем говорить о будущем, — сказала Арикс, оторвав взгляд от статуи и глядя ему в глаза. Он слышал ее голос сейчас так же ясно, как и тогда. — Я не хочу сейчас думать о нем. У нас есть этот момент, и мы должны наслаждаться им, и не думать о моем дяде или твоей работе, или о чем-то еще. Будущее все равно наступит, и, может быть, оно окажется совсем не таким, как мы ожидаем, так зачем беспокоиться?
Он открыл рот, чтобы возразить, но Арикс наклонилась к нему и прикоснулась своими губами к его губам. Их первый поцелуй. Сначала он думал, что она поцеловала его, чтобы заставить замолчать, но потом перестал думать, так это или нет, просто забывшись в этом счастливом мгновении.
Он не забыл ни одной подробности.
Арикс выскользнула из его объятий, оставив его погруженным во мглу меланхолии. Поддавшись порыву, он выхватил кольцо из кармана и протянул ей, умоляя ее принять его, пока не стало слишком поздно. Конечно, она не могла ему ответить. Она была всего лишь призраком, и, когда Гюнтер открыл глаза, она исчезла.
Прошлое исчезло.
Он плакал, даже не почувствовав, как подступили слезы, и, когда плотину прорвало, он не мог восстановить ее. Он скорчился, сотрясаемый мучительными рыданиями, у каменных ног героически погибшего отца Арикс, оплакивая все, что он потерял, и не заботясь о том, кто или что может услышать его.
ХОЛОДНЫМ ранним утром он нашел то, что искал.
Для этого ему пришлось подойти к гробнице некронов ближе, чем он собирался, и спуститься на уровень поверхности. Здесь погибло большинство его товарищей. К счастью, здесь было немного некронов, главные силы, несомненно, громили Телониус-сити, и Гюнтеру лишь дважды пришлось прятаться от их патрулей. Немногие трупы уцелели после выстрелов гаусс-пушек, да и с тех квартирмейстеры Корпуса Смерти сняли все, что могло пригодиться. Однако, Гюнтер нашел труп, который, очевидно, не заметили квартирмейстеры, и понял, что ему очень повезло. Это был гренадер, а значит, он должен быть вооружен
Он лежал на открытом месте. Зеленое сияние, исходившее от пирамиды, накатывало на него тошнотворными волнами, почти невидимое в дневном свете. Гюнтер, пригнувшись, подбежал к нему и снял с тела снаряжение настолько быстро, насколько было возможно. Когда он снимал ранец, при этом снялась и противогазная маска с лица убитого. Он вспомнил, что в отличие от обычных гвардейцев Крига, гренадеры носили дыхательные фильтры в ранце на спине, освобождая на груди место для брони. Не было времени отсоединять шланг, и Гюнтер забрал ранец вместе с маской, броней и всем остальным.
Он закрыл глаза погибшего в знак уважения, но не остановился, чтобы почтить его память. Последние человеческие чувства Гюнтера сгорели у ног статуи.
Он вернулся в свое убежище: спальню в нескольких кварталах отсюда и на пару уровней выше, где начал проверять найденное снаряжение. Хеллган с двумя аккумуляторами. Шесть осколочных гранат в подсумках на поясе гренадера, который теперь надел Гюнтер. Пайки и аптечка, но они были не нужны ему. Противогаз он тоже собирался отложить, но замер, глядя в пустые линзы маски.
Он повернул ее и натянул на лицо. Маска ограничивала поле зрения, ее ткань царапала щеки. Но было что-то почти успокаивающее в том, чтобы смотреть на мир глазами солдата Крига. Это давало чувство отрешенности от мира, позволяло смотреть на жизнь, но не быть ее частью. Единственным звуком, который он слышал, было его собственное дыхание, когда он вдыхал через шланг сухой фильтрованный воздух. Было в этом чувство некоей правильности — и, когда Гюнтер увидел свое отражение в уцелевшем окне, это тоже казалось правильным. Это было то, что нужно. И вместо того, чтобы снять маску, он поднял ранец с дыхательным фильтром, продел руки в лямки и надел его на спину. Ранец был тяжелым, но Гюнтер охотно нес его тяжесть.
Он надел наплечники гренадера, нагрудник, поножи и наколенники. Шлем был немного велик ему, но его он тоже надел. И сверху натянул темно-серую шинель. Теперь он был готов.
ОН снова вышел на улицу, держа хеллган в руках. Он тщательно вычистил хеллган, осмотрел его, убедился, что оружие исправно.
Он не обманывал себя, зная, что немногое сможет сделать один. Он слышал, что Император скорее уничтожит Иеронимус Тета, чем позволит врагам захватить ее. Он верил в это, но знал он и то, что если кто-то или что-то может пережить планетарный катаклизм, так это некроны. Они могут отсюда отправиться на другую планету, и цикл разрушения начнется снова.
Он шел к их гробнице строевым шагом, выпрямив спину, с гордо поднятой головой, на этот раз не пытаясь прятаться. «Пусть некроны увидят», думал он, «пусть придут». Что они теперь могут сделать? Что еще они могут отнять у него?
Гюнтер Сорисон был мертв, вместе со всем, что было ему дорого в его бессмысленной жизни. На его месте, в его плоти остался лишь безымянный солдат. Солдат, у которого не было приказов, но была цель, единственная, которая у него когда-либо по-настоящему была, единственное, что у него осталось.