Имперские войны: Цена Империи. Легион против Империи
Шрифт:
Просто, как грабли.
Но практика, как всегда, внесла свои коррективы.
От рева и грохота копыт закладывало уши. Легионеры первой кентурии четвертой когорты Четвертого Флавиева судорожно вцепились в выставленные копья. Легионеры второго ряда. Первый должен был прикрывать их щитами, хотя бойцам уже было совершенно очевидно: ни жалкие копья-гасты, ни еще более жалкие скутумы не смогут остановить железный поток.
Каждый легионер знал: бежать нельзя. Сила – только в единстве. В крепкой стене щитов… Но они никогда не видели латной парфянской конницы.
Эта мысль билась в мозгу почти каждого легионера. Но годы военной службы научили их сдерживать страх. Так что большинство готовилось встретить конницу лицом, а не затылком. Как, собственно, и рассчитывали командиры Первого Германского, абсолютно уверенные, что сходу снесут первые три шеренги, а вот дальше придется повозиться, потому что построение трибун-латиклавий выбрал классическое – контуберниями. Командир «отделения» впереди, остальные – за ним. Хороший плотный строй, в котором должна увязнуть конница противника. А впереди – лучшие солдаты, младшие командиры…
Лучшие-то лучшие, а всё равно страшно. И им, передовым, (да и вторым тоже) было абсолютно ясно: именно их сейчас и насадят на копья, как поросят – на вертела. Никаких шансов…
Кто первый не выдержал, выяснить не удалось. Может, он погиб. А может как раз он и выжил, потому что был первым. Зато точно известно, когда это произошло. Когда глянул страшный, леденящий внутренности звериный рев варваров.
Легионеры тоже умели кричать. Боевой клич римских легионов внушал страх врагу. Но то был человеческий клич, а тут… Так ревут твари из загробного мира, вырвавшиеся на свободу…
И можно легко понять легионера, который заверещал от ужаса (вопль утонул в диком реве), бросил оружие, распихал своих соратников по кентурии, вырвался наружу и как вспугнутый заяц, помчался в сторону лагеря.
Ну и ладно бы с ним, с этим трусом. Один человек – не потеря. Но он подал пример.
Строй дрогнул. Даже те, что не видели бегства, почувствовали его флюиды. И слабые духом поняли простую животную истину: «Спасайся, кто может!»
И строй потек. Яростные вопли кентурионов, пытавшихся удержать беглецов (пусть тот, кто хоть однажды выстоял против атакующей конницы, назовет их трусами), только усугубили положение, потому что дали понять остальным: «Наши бегут!».
Бешеный боевой клич варваров летел впереди строя. Кони шли тяжким махом, в полную мощь. Сейчас, сейчас опущенные копья вышибут дух, опрокинут ощетинившиеся гастами шеренги, широкие копыта стопчут упавших, и начнется рукопашная, когда неуязвимые для мечей катафрактарии с высоты седел крушат сбившуюся в единую массу пехоту, крушат и давят, давят, пока не прорвут глубокий строй и снова не вырвутся на тактический простор…
Но вышло иначе. Между
Очень быстро. Может, пять секунд, может, чуть больше… Но к тому моменту, когда катафрактарии с разбега ударили в строй первой кентурии четвертой когорты, там уже не было ни строя, ни кентурии. Только отдельные храбрецы, тут же стоптанные кавалерией так же легко, как табун стаптывает отдельные колоски на сжатом поле. То же произошло и с двумя другими колоннами. Редкие упрямцы и спины бегущих.
По инерции катафрактарии пронеслись дальше, убивая и просто опрокидывая удирающих легионеров.
Главная колонна, возглавляемая лично Агилмундом, как и положено по плану, устремилась туда, где сверкала на солнце Аквила Четвертого и в окружении личной охраны взирал на побоище военный легат Серапаммон.
Две другие колонны катафрактариев, не встретив серьезного сопротивления, прошли сквозь строй противника, притормозили, сомкнулись, развернулись…
Их еще могли остановить. Атаке подверглись лишь несколько кентурий, меньше десяти процентов от пятитысячного легиона. Но побежали не только те, кого атаковали. Побежали и их соседи. И легкие всадники ауксиларии на флангах тоже дали деру, увидев, как разворачивается к ним (а к кому же еще?) тяжелая конница…
Положение можно было спасти. Еще не подоспела пехота Первого Германского… Можно подтянуть резервы, закрыть бреши… Было достаточно времени – перестроиться и встретить врага. А то и самим атаковать потерявших разбег катафрактариев… Римское войско – лучшее. Дисциплинированное, вышколенное, управляемое…
Только управлять было некому.
Если бы легат Серапаммон отдал командование своему префекту лагеря или примипилу…
Но после фиаско с Сигисбарном Серапаммон потерял к ним доверие. Так что префект лагеря остался в лагере – командовать обозниками, а примипил стоял во главе своей кентурии на левом фланге и мог только догадываться о том, что творится в центре.
Командовал сражением даже не легат Серапаммон, а восемнадцатилетний трибун-латиклавий. Мальчик безусловно симпатичный и очень хорошего рода. Даже – храбрый, поскольку не испугался, увидев, как мчат через поле прямо на него добрых полтысячи катафарактариев. Нет, он не испугался. Потому что даже не понял, что происходит. И что более критично: забыл, какие сигналы должны подавать буккинаторы. Он вообще забыл, как руководят боем, но будучи смелым мальчиком, отдал безусловно смелый приказ:
– Труби: «В атаку! Разом!» – крикнул он буккинатору.
Впереди, в двухстах шагах, там, где стояли когорты легиона, сигнал просто не поняли. Но честно выполнили. Те когорты, которые еще сохранили относительный порядок, двинулись вперед. Правда, врага они не видели, потому что пехота Первого Германского еще не вышла на позиции. Зато приказ поняли те, что был в резерве (седьмая и восьмая когорты) и те, кто был вокруг легата и трибуна-латиклавия. Все, кроме дюжины адъютантов и контуберний первой когорты, задачей которого была охрана легионного Орла.