Имперский престол
Шрифт:
А еще голландец привез селедку. Вот же торгаши! И тут свою рыбу всучить хотят. И ведь придется купить. А им продать нашу селедку, из Астрахани. Никакого секрета в засолке сельди нет, для меня нет. А вот для остальных — имеется. Бери, укладывай рыбу плотными слоями в бочку, да каждый слой соли. И это приносило Голландии немалые средства, а некоторые историки считаю селедку одной из причин возвышения этой страны.
Большого смысла разговаривать с Рейнстом, на самом деле, не было. Они не были заинтересованы в углублении связей, пока прицениваются, смотрят.
От голландцев же я хотел их пилораму. Чтобы построили у нас такие же. Читал, или смотрел, в будущем, что именно такое изобретение позволило гезам штамповать корабли. Как она выглядит, не знаю. Но, скоро узнаю, так как Рейнст согласился на то, с его родины прибудут специалисты, которые за наши деньги поставят нам несколько таких пилорам.
Спать отправился к жене. Видимо, не так сильно устал, что решил еще на ночь глядя понервничать.
— Уйти, Богом прошу! — со слезами на глазах просила Ксения.
— Что дальше, Ксеня? — спрашивал я. — Как жить будем?
— Я… — она замялась. — В монастырь уйду!
— Дура! — заорал я. — Детей оставишь? Да что случилось-то? Оспины на лице? Руки, ноги целы, ты теперь здоровая женщина. Мать. Жена. Прогонишь сейчас, не скоро приду!
— Уйди! — сказала Ксения.
И я пошел. Насильно мил не будешь. Что мог для сохранения семьи, я сделал.
— Царицу никуда не выпускать! Детей ей не давать! — приказывал я командиру телохранителей Ксении. — Попробуй ослушаться, пойдешь говно месить на конюшню… на одной ноге!
Пусть посидит и подумает над всем. Я многое сделал, но не нянька. Отвергают, значит мне не нужно такое общение.
Проходя мимо кухни, я увидел одну миловидную женщину.
— Ты мужняя? — задал я вопрос.
— Нет государь! Ефросинья не берет на столование мужних, — потупила взор женщина.
— Жених есть? — последовал следующий вопрос.
— Нет, государь, — отвечала она.
Я взял за руку женщину и потащил к себе в почивальню. Впрочем, слово «потащил» не особо подходит, девушка шла вполне добровольно, иногда даже на шаг опережая меня. Я же шел мстить жене. Да, вот так! Я пожертвовал государством ради нее, а она не оценила. В монастырь? Никаких монастырей! Хватит мне быть отцом-одиночкой, в прошлой жизни наелся этим.
Пусть на утро я был себе неприятен, понимал, о наличии есть вероятности, что Агрипине, так звали девушку, вовсе сломал жизнь. Но теперь я чувствовал себя мужиком, а не обиженкой. Однако, в монастырь Ксению не отпущу. Нужно только, чтобы до Гермогена не дошли вести, что я не отпускаю жену в обитель. Этот может и вступиться. Тогда в топку Гермогена!
Глава 3
Глава 3
Москва
18 мая 1609
— Вжух! Дзынь! Вшух! — раздавались звуки на спортивной площадке у кремлевских конюшен.
Уже больше часа я, с испанцем Рамоном Ортис де Отеро, спаррингуюсь на шпагах. Идальго хорош! Очень! Он не мастер, он творец! Казалось, уже понятна картина боя, стиль, а он кардинально все меняет. Только что был виртуозом, с множеством финтом, как, вдруг, меняет тактику, и Рамон уже более груб и рационален в каждом движении. И можно говорить, что так не бывает, что мышцы, связки, наработки и ум человека должны следовать некой системе, определенной школе фехтования. Вот только, Рамон показывал, что все невозможное, возможно. Пока это лучший мой партнер по бою на шпагах.
И что радует, если раньше, когда Ортис де Отеро появился в Кремле и его сразу же показали мне, я неизменно проигрывал испанцу, то сейчас я даю бой. Да, черт его подери! Он все еще сильнее меня и я вижу, порой, чувствую, что мне чуточку, но поддаются, но в одну калитку уже не получается, действенное сопротивление оказываю.
Мы отрабатывали, казалось, в безлюдном месте, на небольшой площадке для фехтования, только в присутствии переводчика. Но это лишь казалось. На самом деле я ощущал немалое количество любопытных глаз, со всех уголков подсматривающих за спектаклем.
— Ты влюбился, Рамон? — спрашивал я у испанца, парируя его ленивый выпад.
Ленивым выпад был лишь с виду, на самом деле, это хитрый с доработкой кисти и стремлением уколоть мою опорную ногу, финт.
— С чего Вы взяли, Ваше Величество? — спрашивал испанец, уже сам перейдя в оборону и отводя мой затупленный клинок от своей груди.
— Много сегодня ошибок совершаешь! Она на тебя смотрит? — выводил я из душевного равновесия Рамона.
Испанец на мгновение замялся, потерял концентрацию и…
— Есть! — возрадовался я, будто ребенок.
Мне удалось провести хитроумную атаку с раскачиваем испанца и резкой сменой удара шпагой. Будь мы не в защите, или, хотя бы с заточенными клинками, то Рамон лишился кисти правой руки. А это что ни на есть — поражение. И хочется верить, что удачная атака произошла отнюдь не из-за того, что испанец отвлекся.
— Ваше Величество, Ваше мастерство растет изо дня в день! — в поддельным восхищением отвесил мне комплимент идальго.
— Ты мне зубы не заговаривай, Рамон, уговор!.. — я усмехнулся.
Переводчику не сразу удалось объяснить идиому про зубы и заговор, но когда испанец все понял, настроение его потускнело.
— Прежде, чем я выполню уговор, могу ли задать вопрос Вашему Величеству? — спросил с хитрым прищуром испанец.
Я кивнул.
— А, если бы я одолел Вас? Вы выполнили бы условие? — спросил Ортис де Отеро.
— Нет, конечно! — усмехнулся я. — Какой правитель станет кукарекать на одной ноге? Но, поверь, Рамон, мои отступные тебе бы понравились.
— Сто рублей? — спросил с надеждой идальго, видимо, уже планируя в будущем стрясти с меня немало ценностей.