Импортный свидетель (сборник)
Шрифт:
Действительно, перед столом заведующего стоял сникший человек и держал в руках громоздкий железный предмет. Но я все же ответил:
— Хотим, чтобы выполнили ваши обязательства.
— А вы кто такой будете? — спросил толстяк за столом.
— Прокурор района Нестеров.
Человек, стоявший у стола, вздрогнул и положил на стол тяжелую деталь. А толстяк вскочил, долго изучал подслеповатыми глазами мое удостоверение и наконец произнес:
— Заведующий базой Мухин. А что случилось, товарищ прокурор? И без передышки, почему-то теперь заикаясь, добавил: — Правильно.
— Позвольте, — запротестовал посетитель. — Как это, возвращаете? Это я, я сам принес распредвал, по собственной инициативе, купив его, между прочим, за двести рублей у жуликов. Но откуда мне было знать, что он с нашей базы? — И он вышел из комнаты.
«Удобная логика… А если б не с нашей базы?» — подумал я, а вслух сказал заведующему:
— О том, выступлю ли я, решим позже. По-моему, негоже в рабочее время собраниями забавляться. Когда хлеб убирать думаете?
Николай, комбайнер, хотел было уйти, но я задержал его за руку.
— Останьтесь, тезка.
Он присел на стул. Заведующий строго посмотрел на комбайнера — тот явно мешал ему — и, снизив голос, еще раз спросил неуверенно:
— Чем же тогда могу быть полезен?
— Товарищ Мухин, вы через вашего сотрудника, ну, того, загорелого, что на крыльце, только что отказали рабочим в запчастях. На каком основании?
— Экономим, товарищ Нестеров.
— Экономия — это похвально, но только тогда, когда исправны машины, а они ведь исправны, судя по вашим отчетам? Весь двор, коридор и кабинет завешаны диаграммами и плакатами о выполнении плана. Вам что же, наплевать на собственное слово или вы не понимаете, что невыполненное обещание деморализует коллектив? Именно ваше невыполненное слово, а вовсе не единичный случай с Полуэктовым. Кстати, случай с Полуэктовым стал возможен под вашим «чутким» руководством…
— Вот что я вам скажу: они, — Мухин показал на Николая, — работать не умеют с машинами, переломали все, что с таким трудом было отремонтировано.
Николай вскочил, но я остановил его.
И как бы в подтверждение того, что Мухин говорит попросту неправду, дверь отворилась, и вошел специалист, который только что на крыльце говорил рабочим, что запчастей нет.
— Девятый комбайн уже встал за сегодня, — бодро-весело доложил он.
Мухин вспотел, скрипнул зубами. Ему ничего не оставалось, как представить нас друг другу. Я пригласил заведующего и главного инженера Петровичева — так представил его Мухин — совершить небольшую прогулку по предприятию. К нашей группе присоединились по моей просьбе все рабочие, ждавшие запчастей.
Перед кучей лома возник маленький митинг.
— Товарищи, с сегодняшнего дня поборы отменяются, — сказал я. — Запасные части будете получать в установленном порядке. Сегодня я обнаружил нарушение закона, существующее, видимо, не первый день. В этом есть и моя вина. Но ведь и ваша вина в этом немалая. Никто из вас не сообщил о том, что у вас такое творится. Мы в своей работе опираемся на общественность. Защита закона и прав граждан — наша общая задача. Помните это.
Рабочие зашумели разом.
— А теперь прошу ответить: сколько вы платили за запчасти и кому именно?
Все вдруг замолчали.
— Подскажу вам. Канистра масла стоит рубль — это в цехе горючего, — наугад «блеснул» я своей осведомленностью, но не попал.
— Неправда, — раздался чей-то негромкий голос, — с меня трешку брали.
И тут рабочих прорвало:
— За переходничок червонец отдавали.
— Что там переходничок, их хоть в продаже нет, а тромблер в магазине семь рублей стоит и здесь тоже семь. Выходит, что мы вроде как для своих личных машин покупаем.
Я не успевал записывать…
Кстати, все, кому нужны были запчасти, получили их. Даже сальники, не говоря уже о переходниках.
Было уже поздно встречать моего старшего следователя, но зато — не знаю, будет ли он мне благодарен, — я нашел ему хорошую работу… И по-моему, неплохо провел день.
Возвращался прежней дорогой. Тот комбайн, который казался мне одиноким раненым зверем, теперь выглядел мощным фрегатом, идущим в кильватер за другими машинами и режущим желтые волны созревшего хлеба.
Долго он виделся мне в зеркальце «газика», пока не исчез, захлестнутый золотым валом набежавшей пшеницы.
Я сидел в прокуратуре, вдруг дверь открылась, и вошли сразу пять человек. Тут же зазвонил телефон, и я немного растерялся — брать трубку или принимать делегацию.
— Алло, здравствуй, Николай Константинович, депутат Масленников беспокоит.
Депутату Масленникову повода называть меня на «ты» я не давал. Мы оба стали депутатами не так давно и еще ни разу не встречались.
— Здравствуйте, чем обязан?
— Понимаешь, прокурор, — упорно фамильярничал Масленников, — там работяги на меня бочку катят, жаловаться к тебе пошли. Ты уж как-нибудь их утихомирь. Это такая пьянь, а как премии лишишь — жалуются. Добро?
Положил трубку. Передо мной стояли пять человек, видимо, те самые, пришедшие жаловаться. Я встал:
— Присаживайтесь, товарищи, чем могу?..
Говорить начал пожилой рабочий. Он рассказал о положении дел на хлебозаводе, где работает директором Масленников, который мне только что звонил. Говорил о том, как нарушается контроль и учет, о том, что на хлебозаводе масса отходов, которых быть не должно, сказал, что юрист завода покрывает все безобразия. И что за критику директор лишает премий… Неплохо бы, мол, издать закон, написать в Москву…
Я перебил, наверное, зря. Не вовремя решил напомнить, что законодательство у нас хорошее, просто его надо с умом применять и строго выполнять.
Эта моя тривиальная реплика остановила рабочих. Разговора не получилось. Мне бы бежать на хлебозавод с проверкой, а я, что греха таить, озадаченный звонком Масленникова да еще и тем, что недавно завод получил переходящее знамя, сыграл чинушу.
Рабочие поднялись, стали прощаться.
— Напишите мне заявление, — сказал я.