Импортный свидетель (сборник)
Шрифт:
Но Нестеров относился к тому типу людей, которые все, в том числе и лицезрение красот бытия, откладывают на «потом», на «после работы». Поэтому Нестеров, грустно посмотрев на божественное зрелище, вдруг потянул Джоджона в мир обыденности и сказал ему:
— Джоджон Авзурович, а что бы вы сделали тому человеку, который прервал бы ваш отпуск?
Джоджон пристально посмотрел на Нестерова и холодно заметил:
— Это мой первый человеческий отпуск за двадцать лет.
— Джоджон Авзурович, я не могу вам рассказать всего до того, как вы не ответите на мой вопрос прямо.
— Я ответил на него. Я согласен, Николай Константинович.
— Вы согласны? Вы же еще ничего не знаете!
— Так,
Привычному к таким словам Нестерову стало спокойно. Он улыбнулся и, увидев одобряющую улыбку Джоджона, легко продолжил эту очень странную на прогулочном теплоходе беседу.
Ветер подул сильнее, луна, стоявшая только что над головой, быстро опустилась в море: видимо, ей тоже, как и солнцу, захотелось искупаться. Теплоход огибал какой-то мыс.
— Вы знаете, что такое рэкет?
— Знаю, конечно.
— А киднап?
— Знаю, это похищение детей с целью получения выкупа.
— А если детей похищают для опытов?
— Для каких это опытов?
— Для медицинских.
— Ну, это не у нас, это в годы войны в Германии.
— А если у нас и сегодня?
Джоджон поцокал языком.
— Да-да, у нас похищают детей и используют их как набор запчастей.
— В каком смысле?
— В чудовищном… Берут у них почки, селезенку, роговицу глаза — много чего можно взять, у кого что болит, и за деньги пересаживают. Профессиональные хирурги. Я сам себе не верю, но у меня в производстве дело…
— Чем я вам могу помочь?
— Если согласны, то многим, но предупреждаю — это опасно.
— Опасности не боятся только глупые люди, — веско сказал Джоджон с такой непреклонной уверенностью, что Нестеров понял: разговор Джоджона заинтересовал.
— У меня четверо детей, — сказал Джоджон, — как я буду их целовать, если не помогу вам!
— Работать придется не просто в опасности, но и тайно.
— Ясно, — сказал Джоджон.
— Ваше командование аттестовало вас как душевного и вместе с тем очень обязательного человека. В этой экстремальной ситуации я могу положиться в ближайшее время только на вас. Согласны?
Лицо Джоджона покраснело.
— Что мне, в море, что ли, прыгнуть? — спросил он обиженно.
— Вот радиограмма, — продолжал Нестеров, вынимая из кармана бумагу, — о том, что вы поступаете в мое распоряжение вплоть до нашего возвращения в СССР.
Авзуров взглянул на радиограмму равнодушно. Потом посмотрел на луну, на светящийся циферблат часов и сказал:
— Видеофильм из-за вас пропустил, а? Не тяните.
Нестеров и сам понимал, что увлекся, потому что
Авзурова и не надо было долго уговаривать — он был человеком долга.
8
И Нестеров стал рассказывать:
— На станцию Киевская-Товарная поступило импортное медицинское оборудование для трансплантации человеческих органов, с холодильными и гелиевыми установками для их консервации, компьютерами, нейтронными иглами и еще очень многим таким, назначение чего мне даже в институте хирургии не могли точно объяснить.
Поскольку поступил сигнал о том, что такое оборудование может уйти в частные руки, а ни одно медицинское учреждение страны им не заинтересовалось (транзит исключен), мы взяли его на заметку и стали дожидаться, кто же проявит к этому оборудованию интерес.
— Здорово! — сказал сдержанный Авзуров, перестав поглядывать на часы.
— Слушайте, но может быть, продолжим после фильма, хотя он уже давно идет?
— А время терпит?
Нестеров не ответил и стал спускаться по трапу. За ним двинулся тучный, но подвижный Джоджон…
9
— Успокойтесь, гражданин, расскажите толком, внятно, кто вы и что случилось?
— Не могу внятно, — нервно сказал средних лет лысеющий толстяк в хорошем костюме, в изнеможении присев перед безукоризненно чистым стеклом дежурной части отделения милиции.
Лейтенант резво выскочил из-за конторки с заранее заготовленным стаканом валерьянки, подошел к посетителю, прикрывшему рукой глаза. Толстяк от валерьянки отказался, поблагодарил, достал какой-то свой флакончик с иностранной яркой этикеткой, налил содержимое его в подставленный сержантом стакан, выпил и только потом принялся рассказывать.
— Я — советский консул, — сказал он важно, но тихо, после чего махнул рукой и продолжал без напыщенности: — у меня пропала дочь.
Дежурный уже попытался было стандартно поострить насчет того, что во всякую семью приходит такое, что когда-то вдруг пропадает дочь, но поостерегся, потому что не знал, во-первых, точно, что такое консул, а во-вторых, сообразил, что, видимо, тут дело особое.
— При каких обстоятельствах это произошло? — спросил он.
— Мы с женой живем все время за рубежом, — сказал консул, — а дочь, она уже взрослая, ей девятнадцать, не замужем; собирается, — уточнил он, — живет здесь, в нашей квартире. Я не знаю ее компанию, ну, видимо, сокурсники — она учится на мидовских курсах невест— И, видя, что милиционер удивленно вскинул брови, добавил: — На курсах, где готовят делопроизводителей для советских представительств за рубежом. Так вот, были у нее знакомые, ну, как все. Они смотрели «видео», бывали на дискотеках, придумывали какую-то поп-муру. Я в этом ничего не понимаю. Но суть не в том: мы получили от дочери письмо, в котором она написала, что попала в больницу с тяжелейшей травмой ноги и что эту ногу ей ампутировали. Мы с женой собрались в полчаса… Но в Москве мы дочь не нашли — ни в больнице, где она лежала: ее выписали три дня назад, я навел справки, ни в других больницах, ни у подруг. О том, что она попала в больницу и стала инвалидом, не знает никто. Я прошу вас помочь. Да, еще одна деталь: дверь в квартиру была замкнута только на жулика, а замок не заперт. Не выключен телевизор и раскиданы бутылки по квартире. В доме пили, судя по всему, двое.
— Вы бутылки не убрали?
— Убрали, конечно, но, по-моему, не выбросили.
— Не выбрасывайте, идите домой, ждите.
— Ну что я могу сказать по делу без вести пропавшей Роксаны Ирвинд, девятнадцатилетней слушательницы курсов МИДа, комсомолки, попавшей под трамвай сорок два дня назад? — начал свою речь на оперативном совещании полковник милиции Нестеров.
Могу сказать, — продолжал он, — что мною осмотрена квартира потерпевшей, где установлено, что пила она не одна, а с неким Игорем Сверковым, двадцатидвухлетним несудимым бездельником. Пили они не накануне приезда родителей Роксаны, как предполагал отец-консул, а в день трагедии, пили вдвоем, пили «по-черному». Однако горючего не хватило, и тогда молодые люди, изрядно уже набравшиеся, отправились на поиски спиртного. По дороге Роксана спьяну попала под трамвай, а ее случайный знакомый, что называется, благополучно растворился в ночи и обнаружился только благодаря прозорливости милиции, пришел по повестке и все рассказал. Сказал даже, что был у Роксаны впервые, познакомились они на улице, и она сама привела его в дом. Я это не исключаю. Он заявил также, что, увидев ее под трамваем, решил, что она погибла. Он не стал искушать судьбу, не пошел в милицию, но «скорую помощь» вызвал. У нас нет оснований ему не доверять, действительно «скорую помощь» кто-то вызывал, назвался прохожим.