Импортный свидетель (сборник)
Шрифт:
5
Нестеров вышел из капитанской рубки несколько озадаченный радиограммой. Он было понадеялся на отказ, чтобы просто прокатиться на теплоходе, а вместо этого любимое управление санкционировало все, о чем он просил, даже визит в Париж и возможность искать на территории Франции Симу Бершадскую с помощью памирского «гаишника» Джоджона Авзурова. Несмотря на то что Нестеров просил об этом сам, такой ответ он воспринял как удивительную бестактность: вроде бы за ту же зарплату тебя заставляют делать то, что ты не умеешь. Ведь, по закону, в чужой стране Нестеров не имея права связываться ни с кем, кроме советских представителей.
В сущности, Нестеров был уверен, что из Москвы придет отказ, что его отзовут обратно, ведь разрешение на такое предприятие может означать лишь одно: все последствия советская сторона берет на себя.
Но какой здравомыслящий человек спорит с начальством, тем более по радиотелеграфу!
Да, а вдруг Джоджон Авзуров откажется от того, что сейчас предложит ему Нестеров? Даром что милиционер, но ведь в отпуске же! Опять, уже после ужина, купается себе в бассейне и ни о чем не предполагает. Хотя, может быть, и догадывается, в милиции прослужил лет двадцать, научился просчитывать ходы. Много раз Джоджон смотрел на Нестерова пристально, словно вспоминая что-то, но так ничего и не сказал: восточный человек, вот бы у кого поучиться сдержанности.
У Авзурова четверо детей, размышлял Нестеров, живет он в Хороге, столице Памира, родился в кишлаке Рушан. Нестеров был когда-то в этом кишлаке с невестой: в пору своей молодости он совершил предсвадебное путешествие в эту удивительную горную страну. Он никогда не вспоминал об этом, а тут вдруг задумался: может, Джоджон тогда его видел и помнит? Пути господни, как говорят, неисповедимы. Интересно, а пути Аллаха?
6
Пока Нестеров думал о Джоджоне, на этот раз сидя на палубе, настроение из сумрачного и настороженного стало вдруг спокойным и уравновешенным. К нему подошел какой-то колоритный пассажир, который, как отметил Нестеров, был похож и на известных киноактеров, и на писателей сразу. Его усы были еще больше, чем у Авзурова. И был он…
— Хорошая погода, — не представившись, сказал пассажир и, не делая никакой паузы, добавил: — хорошо жить стали, катаемся на бато.
— А? — Нестеров отвлекся.
— Я говорю, хорошо жить стали, — повторил пассажир специально для Нестерова, уверенный, что не-стеровское «а» послужило как минимум приглашением к разговору. — А бато по-французски пароход.
Нестеров посмотрел на собеседника внимательно, хотя продолжал думать о своем, а тот уже, махнув официанту и тотчас же став обладателем бокала с пивом, сел в свободный возле Нестерова шезлонг, шумно отказавшись от не предложенного ему «Салема» и дыша чесночным перегаром в лицо, продолжал прерванный, видимо, с кем-то другим разговор.
— Я, мил человек, путешествую давно, это сперва очень сложно было. В ОВИРе, знаешь ли, очереди, а как ОВИР — УВИРом стал, то есть управлением, так и очереди поменьше, и анкета покороче, и отношение к тебе совсем другое.
Нестеров сперва не слушал, а потом у него появилось ощущение, что некто не очень симпатичный намеренно читает вслух.
— Отмена ранее существовавших ограничений на периодичность зарубежных поездок, возможность выезда на временное пребывание по приглашению любого лица, упрощение процедуры оформления ходатайств — все это увеличило число граждан, обращающихся в органы внутренних дел с просьбами о выезде и въезде. Только в первом полугодии рассмотрено одна целая и семь десятых миллиона таких обращений. Это в три раза больше, чем за весь восемьдесят седьмой год, — сказал пассажир.
— И сколько же последовало отказов в поездках? — спросил Нестеров, хотя прекрастгзнал, сколько.
— Практически удовлетворяются все ходатайства, и отрицательные решения от общего числа рассмотренных обращений составляют лишь одна целая и пятнадцать сотых процента, — с удовольствием вещал собеседник.
Потом он сделал паузу, чтобы перевести дух. Официанты убирали с пластмассовых палубных столиков окурки, бокалы, пивные кружки и салфетки; море исправно билось о борт теплохода; солнце собиралось утонуть в море и только примеривалось, как это лучше сделать. Со стороны кормы, за спиной у Нестерова, взошла огромная луна и, торопя солнце, принялась прихорашиваться.,
Нестеров оглянулся. Никого, кроме его словоохотливого собеседника, вокруг не было. Да и сам собеседник, по-видимому, устал и теперь лениво мигал глазами.
Нестеров устал от монолога своего визави, и не только от обилия информации, фамилий известных ему руководителей УВИРа, с которыми он буквально несколько дней назад общался, но и от того, что прелестные морские глади ему заслонял этот некстати привязавшийся тип, которого слушать было так же скучно, как читать газету доперестроечного периода. Когда такой человек рядом, можно сказать, что он заслоняет все.
Нестеров пошел к корме, но его собеседник, отдохнувший во время паузы, захотел продолжать и, ловко поймав Нестерова за пуговицу, принялся снова говорить. Нестеров еле вырвался из его объятий и пошел к трапу, чтобы вовсе сойти с палубы, но в этот момент снизу к трапу с полотенцем под мышкой подходил Джоджон Авзуров, тот самый, с которым Нестерову необходимо было поговорить не откладывая.
— Салам алейкум, товарищ Николай Константинович, — стряхивая воду с усов, провозгласил Авзуров, — я вижу вас в затруднительном положении.
— Чего? — удивился Нестеров.
— Да как же, пассажиры отвлекают вас от великих дум.
И Авзуров показал на того, кто остался стоять возле шезлонга, допивая свое пиво и размышляя, с кем бы еще поделиться информацией, которая брызгала из него, как памирский гейзер. Но на палубе больше никого не было.
7
И пока Нестеров уводил Авзурова с палубы, пока раздумывал, с чего начать деловую беседу, пивной начетчик уже нашел очередную жертву, коей оказался случайно забредший на палубу со скуки и не говорящий ни на каком языке, кроме греческого, скромный представитель древней Эллады. Ему-то и высказал странный пассажир про овировские порядки все, что не успел договорить Нестерову.
А Нестеров с Авзуровым спускались в это время по трапу в свою каюту. Нестеров молчал, но нет на свете такого майора, который бы не знал, что с ним хочет поговорить полковник.
— Может быть, пообщаемся на палубе, там ветерок и луна? — предложил догадливый Авзуров и, в несчетный раз сегодня переодевшись, последовал за Нестеровым теперь уже на самую верхнюю палубу, где свистел ветер, но зато не было ни одного пассажира.
Луна была уже высоко, по обе стороны от носа теплохода, резавшего красные от умиравшего заката в этот час волны моря, появлялись и исчезали странные острова, синеватые и розовые, где-то вдали они соприкасались с черными облаками. Картина была такой, что хотелось сочинять лирические стихи, а не вести деловые разговоры.