Импортный свидетель (сборник)
Шрифт:
— Есть. Разрешите идти?
— Идите.
— Беда с этим молодняком. Только придут — норовят власть показать, — говорил майор, когда лейтенант вышел.
— И много у вас таких?
— Да вот один на все отделение, вполне достаточно. Думаете, приятно, когда вот так приходят, жалуются? Хотя сигналы населения нам помогают. Сами знаете, милиционер, особенно когда он инспектор, должен быть безукоризненным. А вы сами-то не москвич? — вдруг спросил майор.
— Да нет, я с Памира.
— Водитель, наверное?
— Немного и водитель.
— Что же,
— Обязательно зайду, — пообещал Авзуров.
Он вышел из здания госавтоинспекции, спустился на первый этаж, прошел по коридору и вышел на улицу к ожидавшему его водителю.
— Спасибо вам, — сказал шофер, — вот выручили, уж лейтенант ко мне тут приходил, извинялся, настроение, говорит, у него с утра плохое было.
— Просечку-то простил?
— Ну конечно.
Машина тронулась с места и через несколько мгновений остановилась. Авзуров попросил остановить машину. На перекрестке стоял тот самый милиционер.
— Смотри, лейтенант, чтобы это больше не повторялось, не позорь нашу службу, — сказал он милиционеру, — Я твоему начальнику не открылся, но имей в виду, еще что-нибудь услышу про тебя плохое, уйдешь из милиции, нам такие не нужны! — И вместе со светло-зеленой машиной он исчез за темно-зеленым поворотом.
Настала минута расставания с шофером.
— Не возьму денег, — сказал шофер, выключая счетчик.
— Послушайте, — сказал Джоджон, — вы думаете, я за просечку, что вам убрали из талона, с вас эту трешку возьму? Я возьму, конечно, и возьму кое-что побольше.
— Что же? — удивился шофер…
— Вежливость вашу, чтобы приехавшие в Москву не расстраивались с самой первой минуты. Вы говорите, вам все равно, к другу я или к брату. А мне все равно, почему у вас плохое настроение! — И, попрощавшись, он вышел из машины и закрыл дверцу по привычке плотно, но без стука.
А потом было море. Синее море ласкало и купало в своих волнах сильное загорелое тело начальника Памирской ГАИ.
Дома, в родном Рушане, предаваясь ласкам своей жены, красавицы Садригул, Джоджон Авзуров рассказал ей и эту историю и еще много других, и тогда она, встав с кошмы, которую обычно стелют в хуш-хоне, подала мужу целую миску кислого молока, а он, немного остыв от своего рассказа, с наслаждением поедая любимое кушанье, совсем забыл, что подобные рассказы настолько трогают ее, что сегодня она не сомкнет глаз, все думая о том, как это сложно быть женой такого вот надежного человека.
Ведь, во-первых, водитель такси мог его обмануть, и правильно бы сделал, потому что охотники на горных баранов и кииков знают свои байки, а шоферы, все шоферы на свете — свои, а во-вторых, ну куда он полез, куда, опять в работу, а ведь был-то на отдыхе. Вот, право, душа!
Все это она не говорила, а только думала, глядя на своего засыпавшего мужа, гладила его по волосам, стараясь прикрыть рукой огромную лысину. Потом потихонечку встала, поставила будильник на полшестого и тихо легла рядом.
Долго она не могла заснуть, потому что никак не могла понять: почему ее муж, начальник Памирской ГАИ, то есть всего, что здесь на колесах, почти никогда не включал на своей желтой машине, желтой с синим милицейской очень красивой машине с желтыми и красными фарами, с надписью «ГАИ» на багажнике, синий вертящийся маячок.
Мальчишки говорили, что он у него не работает, но так ведь не бывает. Наверное, он не включал его, чтобы не волновать проезжавших на машинах шоферов: ведь если включен такой маячок, значит, это сумасшедше необходимо.
Бой на границе
До сентября эта застава считалась самой счастливой. Здесь было так мало пограничных инцидентов, что их можно было просто не брать в расчет. Ни одного крупного.
Объяснялось это тем, что стояла застава на самом видном месте. Из города до нее тянулась длинная дорога через небольшое ущелье, удобное для пограничников: стены его просматривались, на них не было ни бугорка, ни кустика. Спрятаться там было невозможно, а на голом камне не распластаешься, здесь даже птицы на фоне этого ущелья отбрасывали причудливые, давно переставшие настораживать тени. Ложбина с другой стороны границы и вся видимая часть сопредельной стороны также хорошо просматривались.
За видимым отрезком сопредельной стороны дорога резко сворачивала за скалу.
Офицеры ушли, но майор Хотимый продолжал сидеть в кабинете. Перед ним на стене висело огромное зеркало, в котором отражались стол с телефонами, папка с документами, графин с водой и, наконец, сам майор с расстегнутым от жары воротом, чуть седой, с густыми черными бровями и серыми глазами. Ненароком взглянув в зеркало, Хотимый поспешил застегнуть ворот. Сегодняшний, определенный расписанием, рабочий день был на исходе. Однако Хотимый домой не спешил: он был холост, любил в свободное время писать маслом горы…
— Разрешите, товарищ майор?
— Пожалуйста, — Хотимый привстал. Принял из рук младшего офицера депешу.
Она была помечена словом «Копия» и регулярно присылалась из республиканского сейсмологического управления.
Депеша была написана на машинке, на стандартном бланке, заполненном по форме как обычная сводка погоды. Нет, не совсем. Хотимый взглядывался в листок. Что-то в нем настораживало.
Ну, конечно. Официальная деловая речь типа: «Такая-то служба имеет своей целью изложить…» И вдруг здесь же: «Товарищ майор, хотя наши приборы пока ничего серьезного не предвещают, мой долг сообщить вам о странном поведении животных. Началось это часов двенадцать назад. Наблюдатели видели на склонах гор скопление большого количества змей, что обычно бывает перед землетрясением. Прошу вас принять это к сведению. С уважением В. Сеневич».