Имя для парохода
Шрифт:
Сашка хохотал как сумасшедший, приплясывая на месте; нагибался, подбирал камни, высоко подпрыгивал, будто хотел взлететь, — и бросал камни в баржи, хрипло выкрикивая притворные проклятия… Баржи в ответ гудели.
Мазутом Сашка был пропитан насквозь. Нателла гоняла его в душ по нескольку раз на дню, заставляла оттирать руки пемзой, щеткой, мочалкой, — ничего не помогало. Впрочем, запах этот ее не очень-то и волновал, наоборот, Сашку без него она и представить себе не могла: черная копна волос, густые брови домиком, татарские усы — и этот букет: мазут, масло, бензин — что там еще? Но одно дело — она, а другое — друзья…
Те и не думали насмехаться над Сашкой. А он, глядя на Нателлу, боялся дышать, и дня не было, чтобы он не принес ей какой-нибудь подарок.
Спокойно стоять на месте
Сколько они прожили вместе? Может, год, а может, чуть больше. Нателла не хотела терять Сашку, потому что он был лучшим из всех мужчин, которых она знала, но она не знала, о чем с ним говорить: за год он успел все о себе рассказать, а книг совсем не читал. Она уговаривала его сесть рядом, снимала с полки то Достоевского, то Стругацких, то модного Кастанеду. Он виновато отводил ее руку с книгой, говорил, что поедет лучше похалтурит. Ей стало скучно целыми днями болтать о шмотках, пусть даже о тех, которые он собирался ей купить. Сашка понял все по-своему, начал ревновать и все чаще устраивал дикие скандалы. Она перестала пускать его в дом, стала уходить к подруге. Что потом случилось, никто не понял, а она ничего толком не объясняла. Одни говорили, будто он сел за хищение рыбы в порту, другие шепотом рассказывали, что сама Нателла его и посадила — после того как он ногой вышиб дверь в квартире и бросился на нее с ножом…
Отсидел Сашка год, вышел на волю и несколько месяцев спустя разбился насмерть в автокатастрофе.
Нателла никогда не считала свою жизнь особенно драматичной, никому не жаловалась, никому не завидовала. Когда приходилось трудно, она просто напоминала себе, что и времена в истории бывали гораздо хуже, и человеческие судьбы складывались куда сложнее. А у них с Антоном были и крыша над головой, и хлеб насущный, и друзья. И еще у нее были книги.
Тому, кто оказывался в доме впервые, меньше всего могло подуматься, что женщина у окна, склонившаяся над каким-то романом, в то время как повсюду снует народ с тарелками в руках, у плиты что-то готовят, а за столом не утихают споры, — и есть хозяйка этого дома. Но, даже узнав об этом, он не смог бы сообразить, то ли движение вокруг происходит само по себе, то ли каким-то образом подчинено ее воле. При взгляде на нее, с тихой улыбкой переворачивающую книжные страницы, у гостей нередко возникало ощущение, что они разыгрывают некую пьесу, текст которой лежит на коленях у хозяйки. Сама же хозяйка сверяет то, что они говорят и делают, с заранее написанным. То же до поры казалось и ей.
16
Черная полоса в жизни Нателлы началась с изящного росчерка пера, которым некогда избранный директор завода превратил себя в собственника предприятия. Впрочем, нелегко в первую очередь пришлось ему самому: ни прежние поставщики сырья, ни получатели продукции продолжать отношения с заводом не торопились, ища более выгодные варианты. По зрелом размышлении хозяин избрал в качестве такового варианта распродажу оборудования.
Уволившись с завода, Нателла устроилась в частную компанию, занимавшуюся транспортными перевозками. Вскоре тяжелые времена наступили и для компании. В офис пожаловали бандиты. В черных кожаных куртках, из-под которых выглядывали стволы автоматов. Поставили персонал лицом к стене, сами стали рыться в бумагах. Нателле мельком подумалось, что когда-то она уже пережила нечто подобное. Даже лицо одного из бандитов показалось знакомым. Нет, те были вежливее… Интересно, кем они себя считают? Экспроприаторами неправедно нажитого?
Денег не стало совсем. Каждый раз когда Нателла приносила директору заявление об уходе, он сообщал ей об очередном повышении зарплаты.
— Ну и где она, моя повышенная зарплата?! — гневно спрашивала Нателла.
— Будет, солнышко, будет! Сама же видишь: все кругом душат. А теперь еще и эти крысы… Погоди, выкарабкаемся… — уговаривал ее начальник, морща лоб и тряся растопыренной ладонью над заявлением, будто боясь, что
Пока карабкались, кормильцем семьи стал одиннадцатилетний Антон, а их с матерью жилище превратилось в миниатюрный ликероводочный завод. Приходившим в дом гостям открывалось необычное зрелище. Детская комната была уставлена канистрами, ящиками с пустой тарой, коробками с металлическими пробками и различными водочными этикетками: «Московская», «Столичная», «Старорусская», «Сибирская»… С кухни в детскую тянулся толстый черный шланг. На глазах изумленной публики Антон творил чудо: сливал в бидон спирт из канистры, опускал внутрь конец шланга, затем бежал на кухню, подсоединял другой конец к крану и включал воду; когда она доходила до нацарапанной с внутренней стороны бидона отметки, закрывал кран, ловко наполнял полученной смесью бутылки из ящика и запечатывал их винтовыми пробками. Оставалось извлечь из коробки этикетку, нанести на нее с внутренней стороны три полоски клея, пришлепнуть ее к бутылке — и продукт обретал имя.
Сначала работодатель мальчишку хвалил, говорил, что водка лучше магазинной, — потом обвинил в краже спирта. От расправы Антона спас директор Нателлы, который оказался земляком владельца киоска.
17
Она не сразу поняла, что старинный друг матери говорит из Сан-Франциско, — сначала думала, что он приглашает их с Антоном погостить на дачу. Когда поняла, сначала категорически отказалась: отплатить за гостеприимство ей было нечем, а быть у кого-то в долгу она не хотела. Однако затем любопытство взяло верх. Когда они вернулись, друзья тщетно пытались выудить из нее хотя бы слово. Она сидела на диване, опустив голову и неподвижно глядя в одну точку. Зато не умолкал Антон, без конца описывая то Диснейленд, то какой-нибудь огромный мост, то свои опыты общения на английском:
— Представляете, спросишь у какой-нибудь тетки, сколько времени, а потом идешь и думаешь: что она сказала?
— Эх, Антошка, не выгнали бы тебя из школы, глядишь, и понимал бы все.
Практическим результатом поездки стало учреждение российско-американского брачного агентства. Просуществовало оно недолго: в роли свахи Нателла себя категорически не видела, да и предприятие, чего греха таить, было с душком.
— Ну раз так, не перебраться ли тебе сюда самой? — предложил по телефону друг матери и добавил с мурлыкающей интонацией: — Ты стоишь сотни невест.
Она промолчала.
Когда началась война в Чечне, Антону было только двенадцать, но Нателла не была уверена в том, что к его восемнадцатилетию она закончится или не начнется еще где-нибудь. Антон у нее был один, а закон мог в любой момент измениться…
Визу дали на год. Она знала, что уезжает надолго, поэтому продала жилье. Да иначе было и не уехать. Последним воспоминанием о доме стали бандиты, которые не замедлили явиться за своей долей.
18
Ей повезло: уборочный бизнес в районе держали русские. Два раза в неделю она ходила по квартирам с пылесосом, ведром и шваброй. В остальное время искала работу в ресторанах и однажды вместо ненавистного «sorry» услышала наконец:
— What can you do?
Конечно же, она умела все: делать уборку, натирать пол, мыть окна, ухаживать за цветами, кормить рыбок, удалять любые пятна со скатерти, зашивать передники, готовить салаты, лепить котлеты…
Хозяин остановил ее жестом, пригласил сесть.
— Кто вы по специальности?
— Инженер-химик.
— Я тоже. Только кораблестроитель. Нам есть о чем поговорить, правда?
Хозяина звали Тони. На самом деле у него было другое имя, греческое, но, видимо, он счел, что хозяину пиццерии больше подходит имя Тони.
Заведение было расположено в уютном районе, на углу Парк-авеню и Санта-Клары. Посетители, любуясь зеленью за окном, коротали время за бокалом итальянского вина или пива, не спеша отрезали кусочки от пиццы, выклевывали вилкой грибы и помидоры… На десерт заказывали пирожные или мороженое. Вскоре хитом пиццерии стали русские котлеты, а Нателла получила должность шеф-повара. Следы на руках от ожогов и порезов постепенно затянулись, мозоли сходить не торопились.