Имя мое — память
Шрифт:
Дэниел прикурил сигарету и проводил Люси к ее плохонькой машине, которую она припарковала с края стоянки. Отдать ключи служащему она постеснялась.
— Расскажи мне о Софии, — попросила она, выпуская при выдохе белые облачка пара.
Ей нужно было за что-то зацепиться, чтобы поверить в возможность следующего раза.
— Что, например?
— Много ли она для тебя значила?
— Она была моей женой.
— Правда?
— Да.
— Ты любил ее?
В ней говорило вино, говорил «следующий раз». И хотя Дэниел не касался ее, она дрожала, у нее стучали
— Не так сильно, как следовало бы, — произнес Дэниел.
— Он теперь действительно другой.
Люси рассказала Марни об ужине с Дэниелом. Поначалу она надеялась, что к ее возвращению Марни уснет, но, неслышно открыв дверь, увидела, что подруга сидит на диване в их маленькой гостиной с компьютером на коленях.
— Разве за несколько лет человек может сильно измениться? — удивилась та.
Марни обычно задавала правильные вопросы, а Люси пыталась уклониться от ответа.
— Ну, в его случае… может.
Они разговаривали тихо, потому что Лео спал. Она долго возилась с курткой, шапкой, сапогами и носками.
— Что ты имеешь в виду?
Люси хотела бы объяснить, но как? Она и так успела доставить подруге кучу неприятностей. Марни недоставало прежней дружбы, когда Люси все ей рассказывала; она не понимала, почему все изменилось. Люси тоже скучала по прежним отношениям, но вернуться к ним уже не могла. Как не могла заставить себя рассказать подруге правду. Потому что в этой правде не было ничего утешительного и она не помогла бы им вновь сблизиться.
— Это трудно объяснить.
— Когда ты собираешься привести Дэниела к нам? Ты что, прячешь его? Я хочу его увидеть.
Люси, безусловно, его прятала. Как могла бы она объяснить тот факт, что у него нет внешнего сходства с тем Дэниелом, которого она знала? Тягостно было бы разрушать вселенную, чтобы освободить для него место. Она не могла навязать все это Марни.
— Нет. Он когда-нибудь придет. Дэниел работает в округе Колумбия. У него серьезная работа, и он очень занят.
Люси медленно размотала шарф и аккуратно повесила его на вешалку в стенном шкафу, а не скатала в комок и не швырнула на столик в прихожей, как обычно делала. Затем стала искать в сумке телефон.
— Думаю, я теперь тоже другая, — проговорила она в напряженной тишине. — Совершенно не такая, как в школе.
Марни вытянула перед собой ноги.
— Ты хочешь сказать, теперь он нравится тебе не так сильно, как в школе.
— Нет, дело не в этом, — возразила Люси. — Тогда я была такой глупой, как ты говорила.
Люси засуетилась с зарядным устройством от телефона. Ей не хотелось садиться в кресло напротив Марни, поскольку пришлось бы говорить начистоту. У подруги был задумчивый вид.
— А ты мне нравилась глупой. И к тому же я никогда такого не говорила.
— Ты ведь понимаешь, что я имею в виду. Я просто… пускала слюни при виде его. Сейчас я уже не такая.
Марни придала лицу рассудительное выражение. Она зачем-то обмотала шнур от компьютера вокруг ступни.
— А какая?
Люси мысленно похвалила
— Я повзрослела.
— Ты целовалась с ним сегодня?
— Немного.
— Сколько раз ты с ним встречалась?
— Семь или, может, восемь.
— И ты немного с ним целовалась? Тебе что, двенадцать лет?
— Завтра у меня важный тест.
Марни покачала головой.
— Это тот самый Дэниел?
С трудом сглотнув, Люси кивнула.
— Ты его больше не любишь.
Арлингтон, Виргиния, 2009 год
Однажды вечером после долгого утомительного дежурства Дэниел ехал из больницы в Шарлоттесвилл, но, увидев, что окружная автострада забита транспортом, решил изменить маршрут.
Он поймал себя на мыслях о своем дедушке Джозефе, отце Молли. Дэниел вспомнил не старого и больного Джозефа, лежавшего в хосписе в Фэрфаксе, а деда, с которым они жили в Алабаме у пруда. Зимой на пруду жили дикие гуси, и они с Джозефом каждое утро кормили их кусочками черствого хлеба. Нелегко было заставить гуся доверять паре человеческих существ, но им это удавалось. Они ничего заранее не планировали. Оба привыкли рано вставать и идти к пруду. Дэниел до сих пор помнил восхищенное выражение лица Джозефа, стоящего в центре крутящегося овала черных голов с белыми полосками, серых крыльев и темных клювов, из которых доносились пронзительные крики. Джозеф объяснил ему, что гуси, как и люди, живут парами. Но лучше людей, потому что гуси хранят верность.
Дэниел вспоминал также те весенние дни, когда первые стаи птиц отправлялись обратно на север в Канаду или другие края, откуда они прилетали. Они с Джозефом смотрели на летящий в небе косяк, словно это была единая мощная птичья душа. Наблюдая за птицами, они испытывали восторг предстоящего путешествия и в то же время грусть, потому что их снова покидают. Дэниел завидовал целеустремленности птиц и тому, что они могут так просто улететь. Пытаясь как-то сохранить с ними связь, он собирал их перья. Бабка говорила, что перья грязные, но мать втайне разрешала ему хранить их.
В свое время Джозеф мечтал стать пилотом — и стал бы им, если бы не перенесенный в подростковом возрасте полиомиелит, из-за которого у него пострадала нога. Дэниел говорил Джозефу, что он тоже мечтает о полетах, и в то время его намерения были вполне серьезны. После их переезда Джозеф регулярно посылал внуку снимки самолетов, на которых, как он считал, Дэниелу следует летать. Дэниел сожалел, что закончил ту жизнь, так и не успев этого сделать.
Отъехав от города, он продолжил путь в южном направлении по проселочной дороге и вскоре сообразил, что эта дорога ему знакома. Это объясняло, почему он думал о Джозефе. Дэниел миновал еще пару миль, высматривая слева от дороги кладбище, где были похоронены его бабка Маргарет и Джозеф. Вместо того чтобы ехать дальше, он, к собственному удивлению, повернул налево и остановился на аллее, обсаженной дубами.