Имя Тени – Свет
Шрифт:
Неужели нет другого выхода, кроме как вернуться домой?
– Будет ли у нас с Рейнальдо сын?
Сантеро молчит, легонько покачиваясь. Издалека доносится шум моря. Перед ним на самодельном алтаре лежит сухая шкурка ящерицы или змеи.
Вдруг ясновидящий берет меня за обе руки. Взгляд его черных глаз испытывающий:
– Откуда ты? Где твоя родина?
Глаза мои против воли наполняются слезами. Злясь на себя (проклятая вегетатика!), хочу вытереть глаза, но старик крепко сжимает мои запястья. На его сухих руках цвета кофе набухли вены. Справившись с комом в горле, произношу это невыносимое слово. Старый кубинец медленно повторяет, слог за слогом, словно пробуя на вкус: Бе-ла-русь.
– Ты любишь родину, – говорит он утвердительно.
– На моей родине много такого, что причиняет мне боль.
– Боль, которую ты
– Это плохо?
– Для человека это обычное дело. Ты же хочешь остаться человеком?
Я не нахожу, что ответить. Мурашки ползут у меня по коже.
– Не бойся, – старик явно читает мои мысли. – Знай: когда есть большая сила, и она не ограничена ни любовью, ни жалостью, получаются могущественные черные сантеро. Или жестокосердные властители.
Ясновидящий надолго впадает в транс. Вентилятора в хижине нет, к тому же старик постоянно курит трубку с какой-то пахучей смесью, у меня начинает кружиться голова… из густого, как варево, воздуха всплывают образы: черный игольчатый шар морского ежа, высохшая клешня краба… мальчик, играющий с золотым морским песком… Просто я слишком долго мечтала о сыне, нашем с Рейнальдо сыне, вот мне и видится берег моря, густоволосый ангел на песке…
По лицу хозяина дома внезапно пробегает судорога. Он поднимает обе руки вверх и делает жест, словно бы отталкивая кого-то. Что это означает? Прерывать транс сантеро нельзя, Ольга предупредила, но в этом нет необходимости. Я и так прекрасно понимаю: мечте моей не суждено осуществиться.
В конце спрашиваю о том, ради чего пришла:
– Возвращаться ли мне на родину?
На этот раз старик отвечает быстро. Он берет в каждую руку по глиняному горшку и переворачивает кверху дном. Оба пусты, только из одного выкатилось рисовое зернышко.
– Гляди: здесь – пусто, там – тоже пусто.
Сестричка прости давно тебе не писала совсем не могу спать а таблетки которые ты вкладываешь между страницами вынимают из конвертов как и ленточки закончились сигареты вот и сижу до утра вспоминаю о том чего на свете уж точно не было да и не будет густоволосый ангел играет с золотым морским песком над ним деревья кронами сплелись их листья возвращают солнцу свет я знаю ангел скоро отлетит и снова я все тот же сон увижу горячий суетливый грязный город где гипсовый болван на месте Божьем стоит глядит глазницами пустыми кровавой жертвы требуя себе где мертвые шуты гуляют в масках и снять не могут лица их истлели и пустота в зияющих глазницах где я должна прикидываться мертвой и как взрывчатку на двойное дно сетчатки прятать жалобы предметов и только ночью я могу проснуться и ангела на берегу увидеть вот он стоит как будто обречен стать жертвою проклятому кумиру о искупляющая сила крови а он же мог смеяться и играть но сыплются с небес осколки света бессолнечного вспоминаю чего уж точно не было не будет.
Когда, в какой момент реальность словно бы поплыла передо мной, верхний ее слой начал отклеиваться, точно переводная картинка, и за ним проступили прутья клетки? Случилось это еще в Беларуси – с миром узаконенных штампов и фальшивых образов, подготовленных на потребу толпе, к которым я имела непосредственное отношение. Глупенькая, я надеялась, что сумею выскочить через любовь к мужчине. Любовь спасает от ужаса и голой абсурдности существования, она защищает даже от болезней, перед ней отступают вирусы и опухоли (сама убедилась!) – это потому, что любовь дает нам веру в то, что мы бессмертны. Влюбленный не заболеет в зачумленном городе, он может пройти по веревке, натянутой над площадью, и не упасть. Так что же это за могучая сила берет его под свою опеку? Без сомнения – сила истины, сила Пробуждающего нас. Но почему тогда истина принимает такой несовершенный образ: мужчины из достойной жалости смертной глины, который к тому же еще и безнадежно глуп, потому что позволяет разным мифотворцам себя дурачить? Но иначе, внушала я себе, истина просто не в состоянии пробиться в твою полутьму (проще было бы, если б внутри тебя была полная темнота!), именно из-за твоего несовершенства Бог не может явиться перед тобой в другом образе. Вспомни
Что ж, пусть будет так, Бог намеренно прячет свой образ, вынуждая удовлетворяться зернышком истины. Но почему эта истина в конечном итоге заманивает нас в клетку? А потом, когда мы, раздавленные, медленно начинаем трезветь, – неужели это она, истина, издевательски хихикает у нас над головой, как раскачивающаяся на прутьях обезьяна?
Все так: влюбленный, как лунатик или пьяный, может пройти по канату, натянутому над толпой, и не упасть; но стоит ему проснуться, как появляется карлик, чтобы через него перепрыгнуть. Так что же это за дьявольская сила, заинтересованная во всеобщем и полном обмане? Когда я, одурманенная любовью, гуляла с моим amigo по улицам Минска, весь мир казался мне волшебным и полным счастья. Сейчас я все еще люблю, но – иначе: я вижу, как наши живые сердца корчатся, покрываются морщинами, пересыхают от ссор и обид и становятся похожими на те проволочные каркасы в форме сердец с неряшливо приклеенными стрелами из фольги, что появляются в витринах магазинов на Энрамада в День влюбленных. Нет, я не хотела трезветь! Моя слепота оберегала меня, она была коконом, в котором уютно спала, словно зародыш в материнских водах, моя душа. Но вернуться назад в материнское лоно еще никому не удавалось.
…Каждый день я вижу одну и ту же пьянчужку, одетую в неизменные спортивные штаны и вязаную шапочку, с пластиковым пакетом, в который она собирает бутылки. Сколько ей лет? Тридцать? Пятьдесят? Здесь – ее территория, в закутке между стенами трех гаражей перманентно собираются желающие «подлечиться», и ей обычно перепадает по несколько глотков с каждой бутылки. Потом она сидит на скамейке автовокзала, и я, проходя мимо, вижу ее глаза – бессмысленные, затянутые пленкой, как у новорожденного, да и лицо у нее такое же багровое и сморщенное. Я ни разу не заметила в этих глазах и тени тревоги. Она блаженна, как дитя, не отнятое от груди. Вот я и думаю, не есть ли само опьянение – неосознанное возвращение к состоянию младенчества? Часто вижу, как она самозабвенно пьет из горла: задранное кверху лицо, полузакрытые глаза – ну точно дитя в роддоме! И если додумать до конца, не есть ли само опьянение – лишь попытка пробраться в рай небытия? Из жизни, которая есть – не-жизнь?
Мое опьянение любовью должно было скоро закончиться. Es tan corto el amor y tan largo el olvido, 37 говорят кубинцы. Южные созвездия воинственно глядели на меня сквозь пальмовые листья, как сквозь забрало; да и сами звезды казались прикрепленными в спешке, как попало, – из-под этого театрального реквизита уже тянуло зловещим сквозняком. Куда было бежать от той силы, которая прежде оберегала меня, а теперь готова расплющить мою жизнь, словно кокосовый орех? Все правильно: тот, кто оставил всеобщее лоно матери-природы и отважился родиться, лишается ее защиты, он один на один с холодом Космоса. Выход, конечно же, был: окончательно сойдя с ума от тревоги, просто разбить себе голову о железное днище клетки, но я не могла себе такого позволить: за мою руку держалась девочка, она все еще была в плену карнавального дыма и дешевые блестки, приклеенные к лифам танцовщиц, принимала за звезды, она крала у меня пудру и помаду, чтобы включиться в общую игру притворства – нет, страшным грехом было бы бросить ее или выхватить раньше времени из волшебного сна детства. И чем дольше продлится ее сон, тем лучше.
37
Es tan corto el amor y tan largo el olvido (исп.) – Любовь коротка, забвение бесконечно.
Да, жизнь без любви – не-жизнь. Без нее весь мир – клетка. Потому что это не Бог, не дьявол, а сила самой жизни то защищает и укрывает нас, то бесстрастно втаптывает в землю. Жизнь, разумеется, заинтересована в своем продолжении. И, если хотите, в действительности любовь – это встроенный в подкорку биологический механизм одурманивания себя, который имеет единственную цель: продолжение рода-племени человеческого.
Но когда мы излечиваемся от любви к жизни, мы начинаем любить смерть.