Имя ветра
Шрифт:
— Тогда она тоже любила вот так исчезать? — спросил я.
Он кивнул:
— Без всякого предупреждения — просто вдруг пропадала. Иногда на оборот. Иногда на месяцы.
— «Нет переменчивее пути, чем у ветра и женской прихоти», — процитировал я. Я собирался сказать это шутливо, но прозвучало горько. — Ты, случайно, не знаешь, почему так?
— Я уже всю голову на этом поломал, — философски ответствовал Деоч. — Полагаю, отчасти такова ее натура. Может, в ней просто есть бродячая кровь.
Моя горечь немного утихла от
Но иногда никаких причин у него не было. «Мы, руэ, рождены, чтобы путешествовать, сынок. Когда моя кровь велит мне идти, я верю ей».
— А по большей части, наверное, виновато ее положение, — продолжил Деоч.
— Положение? — с любопытством переспросил я.
Она никогда не говорила о своем прошлом, когда мы были вместе, и я старался не давить на нее. Я знал, как бывает, когда не хочется распространяться о своей жизни.
— Ну, у нее же нет семьи и средств к существованию. Никаких давних друзей, которые могли бы помочь в затруднительном положении.
— У меня тоже ничего этого нет, — буркнул я: вино прибавило мне мрачности.
— Тут есть разница, — сказал Деоч с оттенком укора. — У мужчины гораздо больше возможностей прокладывать свой путь в мире. Ты нашел себе местечко в Университете, а если бы не получилось, у тебя бы все равно был выбор. — Он многозначительно посмотрел на меня. — А какие варианты у молодой красивой девушки без семьи? Без приданого? Без дома?
Он начал загибать пальцы:
— Можно просить милостыню или стать шлюхой. Или любовницей какого-нибудь лорда — не сильно отличается от предыдущего. А мы оба знаем, что наша Денна не такова, чтобы сидеть взаперти или быть чьей-то женщиной.
— Но есть же другая работа, — сказал я, сам загибая пальцы. — Белошвейка, ткачиха, служанка…
Деоч фыркнул и изобразил на лице брезгливость:
— Да брось, парень, ты же не такой дурак и сам знаешь, что это за места. Красивой девушкой без семьи там в конце концов станут пользоваться как шлюхой, а платить будут еще и меньше.
Я немного покраснел от его отповеди — хотя и больше чем обычно, потому что вино уже начало действовать: чуть онемели губы и кончики пальцев.
Деоч снова налил.
— Не стоит смотреть на нее свысока за то, что она идет туда, куда ее несет ветер. Ей приходится пользоваться возможностями, когда они появляются. Если она получает шанс поездить с людьми, которым нравится ее пение, или с торговцем, надеющимся, что хорошенькое личико поможет ему продать побольше, — кто станет винить ее за то, что она снимается и уезжает? А если она немного приторговывает своим очарованием, я не стану презирать ее за это. Молодые джентльмены ударяют за ней, покупают ей подарки, платья,
Деоч поймал мой взгляд.
— Но что ей делать, когда какой-нибудь джентльмен позволяет себе лишнее? Или начинает злиться, когда ему не дают того, что он, по его мнению, купил и оплатил? Как ей быть? Ни семьи, ни друзей, ни места где остановиться. Никакого выбора. Только отдаться ему, совершенно того не желая… — Лицо Деоча помрачнело. — Или уехать. Найти попутный ветер и уехать. Стоит ли удивляться, что поймать ее не легче, чем опавший листок, гонимый ветром?
Он покачал головой, уставившись в стол.
— Нет, я не завидую ее жизни. И не сужу ее. — Тирада словно самого его удивила и опустошила. Деоч не поднимал на меня глаз, продолжая говорить: — При всем при этом я помог бы ей, если бы она позволила. — Он поднял взгляд и выдавил досадливую печальную улыбку. — Но она не из тех, кто остается в долгу. Ни на йоту. Даже на волосок. — Он вздохнул и поровну разлил по стаканам остатки вина.
— Ты показал мне ее в новом свете, — честно признался я. — Мне стыдно, что я сам этого не увидел.
— Ну, я-то тебя на голову обогнал, — легко возразил он. — Да и знаком с ней дольше.
— Все равно спасибо. — Я поднял бокал.
Деоч поднял свой:
— За Дианай, — сказал он. — Прекраснейшую.
— За Денну, полную очарования.
— Юную и несгибаемую.
— Яркую и светлую.
— Всегда влекущую и всегда одинокую.
— Такую мудрую и такую глупую, — сказал я. — Такую веселую и такую печальную.
— Боги моих отцов, — благоговейно добавил Деоч. — Храните ее всегда такой: неизменной, непонятной и свободной от беды.
Мы оба выпили и поставили бокалы на стол.
— Позволь, я куплю следующую бутылку, — сказал я. Конечно, это уменьшило бы мой медленно растущий кредит в баре, но мне все больше нравился Деоч, а мысль, что я не могу быть с ним на равных, была слишком горькой.
— Камень, небо и река, — ругнулся он, потирая лицо. — Я не решусь. Еще одна бутылка, и мы будем барахтаться в реке, прежде чем сядет солнце.
Я сделал знак служанке и бодро ответил:
— Ерунда. Надо просто перейти с вина на что-нибудь не такое слезливое.
Возвращаясь в Университет, я не заметил, что за мной идут. Возможно, голова моя была так полна Денной, что на другое места почти не оставалось. А может, я уже так долго вел цивилизованную жизнь, что наработанные за тарбеанские годы рефлексы начали слабеть.
Ежевичный бренд, возможно, тоже имел к этому некоторое отношение. Мы с Деочем говорили долго и выпили полбутылки этого пойла. Я унес остатки с собой, поскольку знал, что Симмон питает к нему слабость.