Иначе — смерть!
Шрифт:
— Да нет…
— Я с ним свяжусь.
— Да нет, не срочно, но…
Ксения Дмитриевна не стала допытываться, отчего Катя-то трепещет (и Катя не смогла бы объяснить), просто ощутила ее тревогу.
— Не сходи с ума, голубчик! — сказала старуха властно и погладила Катю по голове. — Переживем, не то переживали. Та согласно кивнула, уже сама на себя дивясь («Я же ни в чем не виновата! Чего, правда, с ума сходить?»), и услышала за спиной легкие, быстрые шаги: на площадку взлетела Дунечка.
Шел
— Когда я увидела его в кресле, — начала Дуня с места в карьер, — он улыбался, представляете? Как сам предсказал!
— Ничего не понимаю, — перебила Катя строго, тоном учительницы. — В каком кресле?
— На даче! Представляете, ночь…
— А можно по порядку, с самого начала?
Дуня помолчала, приводя голову в порядок.
— Ну, мы познакомились тут уже, перед вашим подъездом. «Ты тоже со стариками развлекаться идешь?» — так он сказал, как будто со злостью, но мне было до лампочки… то есть наоборот: он меня заинтересовал.
— Понравился, да?
— Не то чтобы… не то слово. В нем было что-то необычное, я же не знала, что он псих. А когда мы после шампанского танцевали…
— Еще до танго?
— Под танго он уже в спальне у вас протрезвлялся. А вообще знаете что я вам скажу? Он не был пьян. Он просто сумасшедший.
— Ну, хорошо. Вы танцевали…
— Он предложил рвануть к нему на дачу. И я почему-то согласилась.
— Кофейный ликер с шампанским, — вставил Алексей флегматично.
— Не ваше дело! В общем, я согласилась, но у меня мама… вы ее сегодня слышали. И сказала Глебу: пусть он едет, а я домой забегу, может, удастся вырваться. Ведь рано еще было.
— А почему он с тобой не пошел и возле дома не подождал?
— А Мирон?
— Ах, да. Ты не хотела терять своих поклонников.
— Глеб не поклонник, тут что-то другое.
— Что?
— Не знаю.
— Он взял с собой бутылку «Наполеона»?
— В том-то и весь ужас! В общем, маму я сумела окоротить, но не сразу. Я так и Глебу объяснила: особо не жди, сумею — вырвусь. Он сказал, куда ехать.
— Куда?
— Да тут близко, с нашего вокзала, с Павелецкого, полчаса — Герасимово.
— Герасимово? — одновременно воскликнули Катя и Алексей и уставились друг на друга.
— Что вас так удивило, Алексей Кириллович?
— Да… ничего. А вас?
— Знакомое местечко… мы с папой в детстве по грибы… это неважно. Мирон, значит, с тобой расстался?
— До дому довез и сразу укатил.
— Как же тебя мама отпустила?
Дунечка
— Надо знать, как за дело браться. Естественно, я наплела, что мы всей компанией… она, кстати, вам позвонила удостовериться, вы не ответили.
— Да?.. Я к соседке заходила, штопор занесла.
— Ну, вроде мы к вам на дачу, разговариваем только по-английски и т. д., и т. п. В общем, где-то в одиннадцатом я была уже в поселке. Темень жуткая, ни души. Пока Аптечную нашла…
— Аптечную?
— Улицу.
— Как странно!.. Аптечная… Это очень странно.
— Именно так: никакой там аптеки, фонарь, правда, горит, один-единственный на углу. И в окошке свет — от настольной лампы, такой голубой, противный. Калитка была распахнута, я подошла к окну…
Девочка вдруг заплакала — неожиданно и беззвучно, просто слезы потекли по лицу, а глаза… глаза совершенно отсутствующие, словно видят нечто, собеседникам недоступное, неизъяснимое. После паузы она сказала шепотом:
— Не хочу рассказывать.
— Почему, Дунечка? — тоже прошептала Катя.
— Он все рассказал.
— Кто?
— Глеб.
И вновь возникла пауза — поистине мистическая; ее прервал Алексей:
— И вам к его рассказу нечего добавить?
— Нечего! — огрызнулась Дуня, входя в свой «школьный» образ.
— А «Наполеон»? Вы подчеркнули: «в том-то весь ужас».
— Алексей Кириллович, она напугана, может, мы сейчас не будем…
— На столе возле лампы, — перебила Дуня лихорадочно, — стояла бутылка и два стакана: один с водой, другой с коньяком на донышке. В садовом кресле сидел мертвец и улыбался.
— Вы сразу поняли, что он мертв? — спросил Алексей.
— Он же предсказал.
— И вы, конечно, убежали?
— Я вошла в дом.
— В дом? — удивилась Катя. — Ты не побоялась…
Алексей перебил быстро:
— Вы видели там кого-нибудь, кроме мертвеца?
— Нет! — крикнула Дуня.
— Вы уверены?
— Отстаньте от меня!
— Голубчик, успокойся, — вмешалась Катя и дрожащей рукой провела по девичьему «солдатскому» ежику, бессознательно повторив слова и жест Ксении Дмитриевны. — Ты очень храбрая девочка.
— Я дура. Оставила отпечатки пальцев на стакане и бутылке.
— Господи, зачем ты туда вообще входила?!
— Он был еще теплый.
— Ты… дотронулась?
— Да.
— А потом что ты делала?
— Сидела на кровати.
— Почему?
— Боялась выйти.
— Почему? — повторил Алексей Катин вопрос, но с более жесткой интонацией.
— Катя! — взмолилась Дунечка с немыслимой для обеих фамильярностью. — Скажи, чтоб он ушел.
— Алексей Кириллович, я прошу вас…