Иная планета (сборник)
Шрифт:
– Суслов, Громыко, Подгорный… – словно молитву шептал тихо Мишка. – Этого не помню, кажется, Рашидов. А это – Кунаев.
Человек с плакатом, стоящий впереди ближайшей к нам группы, повернулся в нашу сторону, и нашему взору предстал бровастый портрет «дорогого Леонида Ильича Брежнева», грудь которого была увешана орденами и медалями. Мы ахнули.
Гам томящейся в очереди толпы перекрывал грохот музыки со старой площади, куда потихоньку подвигались все стоящие. Время от времени слышны были зычные возгласы громкоговорителей: «Слава Коммунистической партии Советского Союза! У-р-а-а!», «Слава советскому народу – строителю коммунизма! У-р-а-а!», и им отвечал мощный хор полупьяных людей, гордо вышагивающих по площади.
Мы потеряли чувство времени и шли к старой площади
На втором этаже мощного серого здания правительства, построенного в эпоху сталинского классицизма в форме трибуны, увенчанной каменными флагами, стояли какие-то люди и приветственно махали руками проходившим мимо здания демонстрантам. Те поднимали головы, жадно ели стоящих на трибуне восторженными глазами и в ответ тоже махали руками. Развевались знамена, плыли мимо нас плакаты давно почивших в бозе «великих старцев».
Внезапно я вздрогнул. На меня словно вылили ушат холодной воды. Я осознал весь ужас происходящего. На одной из машин, плотно увешанной щитами и транспарантами, я заметил надпись: «1973 год». Я, не в силах произнести ни слова, только тыкал вытянутым пальцем в направлении надписи и толкал своих друзей в спину. Хмель, словно туман в лучах солнца, испарялся из моего мозга.
Что, если моя жена и дети остались там, в 2000 году? Как я их встречу?! Через 27 лет?! Да и как появятся мои дети, если меня не будет в тот момент, когда я их зачал?! Да и будет ли моя дорогая Клава моей женой?! Вопросы, как обухом топора, били по моей несчастной голове, выбивая невольно наворачивающиеся на глаза слезы. Я оглянулся на товарищей. Мишка как зачарованный смотрел на плывущих по площади демонстрантов, и по его лицу тоже струились слезы. О чем он думал? Я представил себе, как Мишка говорит пламенные речи, осуждает Горбачева, Ельцина, Акаева, и на душе стало тягуче-тоскливо и страшно. Ведь нас запишут в диссиденты и во врагов народа! Психушка нам обеспечена, если не зона в Магадане.
Я бросил взгляд на Сергея. Он был красный как рак, вращал выпученными глазами, и по его лицу градом катил пот.
– Ребята, если это не белая горячка, – просипел он, – тогда это массовый психоз. Давайте выпьем, пока у нас крышу вконец не снесло.
Мы тут же допили остаток водки, и нам малость полегчало. И даже общее веселье передалось нам. С каким восторгом смотрели люди из колонн на стоящих над ними партийных вождей, какой огонь полыхал в одухотворенных лицах, объединенных одной идеей. Казалось, и мы прониклись чувством сопричастности к Великому делу, которое доверила партия этим людям. Как же мы соскучились по таким идеям, которые делали наше существование осмысленным и нужным. Как же мы были заброшены и потеряны все это время!
«Все-таки нас трое, – подумал я. – Не пропадем».
А как выжить в условиях развитого социализма, мы еще помнили.
Обнявшись, мы шагнули на площадь и двинулись впереди очередной группы людей. Нас охватил такой душевный порыв, что мы заорали слова «Интернационала»:
Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов,Кипит наш разум возмущенный и в смертный бой вести готов!Наше мушкетерское внедрение в массы внесло некоторый диссонанс в общее движение. Двигавшиеся за нами люди застыли от неожиданности на месте. В них врезалась задняя колонна.
За нами образовался вакуум. И в этом вакууме и во внезапно наступившей звенящей тишине раздался рык, льющийся откуда-то с небес:
– Идиоты!!! Кто выпустил эту троицу на съемочную площадку?! Уберите немедленно!!!
К нам подскочили какие-то люди и поволокли в сторону, заламывая руки.
И тут я все понял. Это же снимали кино!!! А мы-то думали! Я разрыдался от волной нахлынувшего счастья, что
Нет, скажу я вам, Машина Времени вещь не только вредная, но и ненужная. Нам хорошо там, где мы живем. И никакого другого времени нам не надо! Уверяю вас, что бы там ни говорили фантасты и мечтатели. Я понял это, на мгновение попав в 1973 год. И этого мгновения мне хватило на всю мою оставшуюся жизнь.
Голова вождя
Сталина я увидел издалека. Огромная голова генералиссимуса, высотой не ниже 4-этажного здания, казалось, высунулась прямо из склона горы, недалеко от вершины и воззрилась пустыми глазницами в пространство, словно в ожидании чьего-то пришествия. Ниже по склону, будто стрела подъемного крана, под углом торчала длань «вождя народов», сжимавшая гигантскую трубку.
Чем выше я поднимался, тем четче вырисовывались суровые черты Иосифа Виссарионовича. Какое-то мистическое чувство нереальности происходящего охватило меня. По спине поползли мурашки. Откуда здесь, в предгорьях, рядом со столицей, мог появиться такой монументальный барельеф Сталина? Неужели опять его возвращают на пьедестал славы и возвеличивают, словно народного героя? Конечно, идет перестройка в государстве, многое меняется, но я не слышал, чтобы Сталина реабилитировали. Наоборот, начали печать то, что раньше невозможно было даже представить. Книги Солженицына, эмигрантов-писателей, диссидентов свободно продаются. Свобода слова, можно сказать, по всему Советскому Союзу распространяется. Открываются страшные тайны сталинского режима: как навсегда пропадали ни в чем не повинные люди, как полстраны сидело в лагерях, причем, выдающиеся личности, например, Лев Гумилев – известный историк, Даниил Андреев – философ, сын знаменитого русского писателя Леонида Андреева. Всех и не перечесть.
Я шел, срезая изгибы грунтовой дороги, которая серпантином вилась по склону горы. Водитель «жигулей», согласившийся меня подвезти к этому месту, бросил меня на первом же крутом подъеме, сославшись на слабый мотор. Прогулка на свежем воздухе, наполненном ароматами трав и пересвистом полевых птиц, наполняла меня радостью и ощущением бытия. Хотелось расправить крылья и взмыть в воздух над всем миром, который теперь виднелся под моими ногами. Вдали внизу маленькими точками чернели домики селений. Звуки сельской жизни уже не долетали сюда. Идти в гору с непривычки было тяжеловато. Дыханье сбилось, и по лицу заструился пот. Я остановился отдохнуть и принялся рассматривать Сталина, казалось, вырубленного прямо в граните скалы.
Да, несомненно, это был он. Волнистые волосы, зачесанные назад, орлиный нос со складкой на переносице, прищуренные глаза под вздернутыми бровями, густые усы, прикрывающие поджатый рот, подбородок с ямочкой. Шею охватывает воротничок армейского кителя, плечи теряются в монолите горного склона. Казалось, еще мгновение – и рука, видная по локоть, вырвется наружу из земли и поднесет трубку ко рту. Я отбросил прочь свои фантазии и решительно продолжил подъем.
Вскоре я заметил строительный вагончик, который расположился на пологой площадке под монументом Сталина. Снизу вагончик не был виден, так как прятался за склоном горы. Рядом с ним горел костерок, возле которого сидели два человека. Один – пожилой сухонький мужик с седой бородой и усами, пожелтевшими от махорки, и с какой-то вселенской скорбью в глазах; второй – крепкий, молодой парень, окинувший меня оценивающим взглядом. В котелке на огне варилась похлебка.