Иная планета (сборник)
Шрифт:
Я вижу, как в панике толпы солдат мечутся по городу, брошенные своими начальниками. Какие-то немногочисленные оставшиеся офицеры пытаются организовать эту охваченную ужасом толпу. Слышу крики о том, что город окружен немецкими войсками. Я всеми фибрами души чувствую дикий страх, который источает эта масса деморализованных солдат. Небо становится вдруг черным от налетевших немецких самолетов. Земля содрогается от разрывов бомб. Уши заложило от непрекращающегося грохота. Мне кажется, что целые здания взлетают в воздух, мгновенно превращаясь в облака пыли. Я бегу вместе с другими бойцами в поисках укрытия, спотыкаясь об изуродованные трупы людей и обломки зданий. Неужели этому аду не будет конца?! Но вот
Видения прекратились, и я вжался в траву кочки, крепко стискивая ее руками. Над болотом воцарилась тишина. Внезапно звонкий голос, усиленный громкоговорителем, словно ветер разнесся над водной гладью:
– Товарищи бойцы! Предлагаю вам выходить из воды и сдаваться. Вы окружены, сопротивление бесполезно! Тем, кто добровольно сдаст оружие, будет сохранена жизнь! Вам дадут новое обмундирование и горячую еду! При желании каждый из вас может продолжить службу в рядах вермахта! Немецкая армия победоносно продвигается к Москве, и скоро Советский Союз прекратит существование! Мы подарим вам жизнь и свободу! Даю десять минут на размышление. Жизнь или смерть? Все, кто останется в болоте, будут расстреляны из пулеметов! Выбирайте жизнь. Вспомните, что вас ждут дома!
Я представил отца и мать. Они очень далеко отсюда – в Нарыне, в самом сердце гор Тянь-Шаня. Как же я хотел их вновь увидеть! И еще плотнее прижался к жесткой траве кочки. До меня доносились какие-то голоса. Видимо, были люди, которые выбирали жизнь. Но и я не хотел умирать. Я еще слишком молод, чтобы покинуть этот мир. Я должен выбраться из этого болота – когда-нибудь немцам надоест торчать здесь, и они уйдут.
И вновь оглушающий треск пулеметов. Словно гигантские невидимые ножницы носились по воздуху, срезая стебли камыша. Что-то сильно ударило мне в бок, разрывая ткани тела. Боли еще не было, но я увидел темное пятно, расплывающееся по грязной воде от места раны. Чёрт! Зацепило! Я попробовал пошевелиться, и резкая боль пронзила мое тело с головы до ног.
– Тихо! Не дергайся, – раздался голос прямо над моим ухом. Я с трудом повернул голову и увидел молодого капитана в форме медицинской службы. На вид ему было чуть больше двадцати лет.
– Зажми рану рукой и не отпускай. Пусть кровь свернется, а то потеряешь много – тогда хана.
Я осторожно запустил руку под шинель и гимнастерку, нащупал рану и попытался сжать ее края. Боль вновь пронзила меня. Я начал терять сознание – близкое лицо капитана медленно обволакивала какая-то белая дымка.
– Потерпи, браток. Я сейчас перевяжу тебе рану! – словно издалека доносилось до меня…
Я открыл глаза и обнаружил, что вновь нахожусь в своей комнате и слушаю голос отца.
– Мы сидели в болоте до тех пор, пока немцы не ушли, решив, что живых уже никого не осталось. Приходилось даже дышать через обрезанный камышовый стебель, полностью скрываясь под водой, когда рядом проходили немцы, выискивавшие укрывшихся
Однажды нас заметил немецкий конный патруль. Мы с капитаном были одеты в крестьянскую одежду, которой снабдил нас один сердобольный старик. Он же дал нам уздечки и веревки, вроде мы ищем сбежавших коней. Немецкий офицер долго наблюдал за нами, но мы не выказали никакой паники, а просто дергали свеклу на подвернувшемся нам поле. Это был последний наш день выхода из окружения. Едва немецкий патруль скрылся из виду, мы бросились бежать. Потом один старый мельник переправил нас через реку Хорол, и мы оказались в объятиях советских пограничников. Можешь представить, какие это были объятия. У нас с капитаном не было ни документов, ни оружия, ни военной формы. Но вскоре все прояснилось и нам выдали обмундирование. У меня открылась плохо залеченная рана, и я попал в госпиталь…
Я слушал рассказ отца и чувствовал, что мое сознание опять куда-то уплывает. Перед глазами возник полутемный коридор, уставленный койками. Коридор был полон людьми. Бежали медсестры, едва обращая внимание на просьбы раненых, лежащих на койках. Они спешили в операционную, где врач делал очередную экстренную операцию. Кто-то ковылял на костылях, скручивая на ходу из обрывка газеты «козью ножку» для махорки. Где-то громко стонал тяжелораненый боец. Я испуганно тряхнул головой, стараясь прогнать наваждение.
– На фронте я оказался вновь только в январе 42 года, – голос отца был тверд и спокоен. – И как говорится – из огня да в полымя. Советские войска получили приказ контратаковать немцев. Мы должны были освободить город Старая Русса, а потом взять в «котёл» несколько немецких дивизий возле города Демянска. Это были жестокие бои. Нам удалось окружить восемь немецких дивизий вместе с моторизованной дивизией СС «Тотенкопф». Но немцы беспрепятственно получали и боеприпасы, и продукты, вплоть до свежих подкреплений, ежедневно по воздуху. Мы же были лишены самого необходимого. В феврале был отдан приказ захватить город. Мы по три-четыре раза в день ходили в атаки. Кровью была пропитана вся земля. Было столько убитых, что трудно было пройти. Я не был под Сталинградом, не могу сравнивать, но там, под Старой Руссой и Демянском, было столько пролито нашей крови, что кровожадней битвы я больше не видел за все остальные годы войны.
Немцам тоже не удалось прорвать «котёл», и окружение приняло затяжной характер. Я был награжден орденом Красной Звезды и отправлен на курсы воздушно-десантных войск. Немцы широко практиковали высадку десанта при наступлении. Советское руководство тоже решило укрепить войска десантными соединениями.
Я получил звание лейтенанта и попал на службу в генеральный штаб Красной Армии. И там я встретил твою маму. Ей тогда было всего двадцать лет. У нее была такая длинная коса, что казалось, будто большая толстая змея любовно обвивала стройный стан девушки. Это было так неожиданно: в армии встретить девушку с косой. Одного ее взгляда было достаточно, чтобы поразить меня прямо в сердце…
Я вспомнил фотографию матери в молодости. Тонкие черты лица, большие серые глаза – она была по-своему красива. Лишь слегка приплюснутый нос, как говорили в народе «картошкой», нарушал идеальную картину.
– Молодость и веселый характер, – продолжал звучать отцовский голос, – придавали ей такое очарование, что вскоре я не мог больше думать ни о чем, кроме этой девушки. Она работала машинисткой в штабе армии, и я под разными предлогами старался попасть в этот штаб.
Дуняша сначала категорично отвергала всяческие знаки моего внимания. Но я был упрям и твердо знал: девушка должна стать моею…