Иная терра.Трилогия
Шрифт:
За окном его укрытия стемнело. Коста выключил комп, открыл раму, на мгновение замер на подоконнике. Что сегодня? Куда? Зачем? Он не знал. Сегодня на удивление не хотелось убивать.
Он прыгнул, в падении расправил крылья, вновь набрал высоту и полетел над городом, пристально разглядывая улицы и редких прохожих. Парень и две девушки спешат к зданию клуба, опаздывают на вечеринку. Трое мужиков во дворе дома пьют пиво, обсуждая прошедший день. Женщина неспешно идет от магазина к дому, в руках тяжелые пакеты — время за полночь, и действуют ночные скидки. Спрятавшись в тени деревьев, двое подростков осторожно курят сигарету на двоих, то и дело оглядываясь — не заметили ли дома их отсутствие. Влюбленная парочка целуется на скамейке. Компания подвыпивших парней в камуфляжной форме вываливается из бара, они идут по улице, громко обсуждая фигуру идущей впереди них девушки. Девушка кажется Косте смутно знакомой, но с такого расстояния не разглядеть, он спускается ниже, но она сворачивает в переулок, сокращая дорогу до метростанции. Компания останавливается на перекрестке, они переглядываются — и идут за ней.
Коста шевельнул крыльями, ускоряясь. Успеть приземлиться, скрыть крылья, добежать — до того, как ублюдки совершат непоправимое. Девушка не должна увидеть его крылья, иначе было бы все совсем просто… Впрочем, не впервые. Он успеет и так.
Из переулка раздался крик. И если фигуру Коста узнать не сумел, то этот голос… Он камнем рухнул вниз: увидит крылья — и пускай, она их, в конце концов, уже видела, и не раз.
Двое держали Катю, один — заломив руки за спину, второй — за волосы. Третий срывал с нее джинсы — блузка уже была разодрана в клочья, к обнаженной груди тянулся четвертый, он же последний. Девушка кричала, пыталась освободиться — но тщетно: ее держали крепко и умело.
Первым пострадал последний — приземляясь, Коста отсек ему руку. Тут же ударил крылом вправо, пробивая грудную клетку того, что держал Катю за руки. Дико, нечеловечески закричал оставшийся без руки, он в ужасе смотрел на обрубок, не замечая крылатого — Коста качнулся в сторону, взмахнул крылом, и обезглавленное тело рухнуло на асфальт. Еще один насильник в панике выпустил волосы несостоявшейся жертвы, метнулся в сторону, но не успел — Коста ударил снизу, быстро и страшно, рассекая тело от паха до плеча. Последнего он схватил за горло, поднял над землей, с лютой ненавистью глядя в глаза. Сжал сильнее, несколько секунд наслаждался предсмертным хрипом, а потом сдавил резко, грубо, прорывая кожу и плоть и чувствуя, как хрустят под пальцами хрупкие шейные позвонки.
Отшвырнув уже мертвое тело, обернулся — Катя смотрела на него с ужасом. Коста только сейчас понял, какую совершил ошибку, дав волю гневу — стоило убить всех быстро и, по возможности, без нарушения целостности оболочек. В крови было все: он сам, стены и асфальт под ногами, трупы, Катя. Коста прикусил губу.
— Они не успели тебе что-нибудь сделать? — тихо спросил он.
— Н-нет… ты прикончил их раньше…
Он вздрогнул.
— Если бы я не…
— Я… понимаю… но…
— Я говорил, что я опасен, — оборвал крылатый. — Идем отсюда, тебе нужно привести себя в порядок.
— Куда?
— Ко мне.
Коста сделал шаг вперед, она не отступила — только закрыла глаза. Он легко подхватил девушку на руки, взмыл в воздух. Быстро набрал высоту и заскользил к убежищу.
— Душ за этой дверью. Тебе помочь?
— Нет! Я… мне надо побыть одной…
— Хорошо. Я пока найду одежду и чего-нибудь выпить.
— Нет! Не уходи… мне страшно… — она подняла на крылатого полные слез глаза. — Просто… если можешь — побудь здесь. Я быстро, обещаю.
— Хорошо. Вот, возьми пока… моя старая рубашка, она чистая.
Катя скрылась за дверью. Зашумела вода, но сквозь плеск острый слух Косты улавливал рыдания.
Что, вот так и заканчиваются прекрасные сказки для убийц, что не заслужили даже такого недолгого счастья?
В нижнем ящике комода, который не открывался уже много лет, нашелся и кофе, и даже немного коньяка с незапамятных времен. Там же обнаружилась старая электрическая плитка… да, это было очень давно.
Когда Катя вышла из душа, заплаканная и несчастная, выглядящая совсем миниатюрной в слишком просторной и длинной для нее рубашке, под которой было разве что уцелевшее белье, на полу перед тахтой уже стояли две чашки с горячим кофе, бокал коньяка и поломанная плитка шоколада.
— Пей и ешь. Тебе нужно восстановиться, — тихо сказал Коста.
Он сидел на подоконнике, вертел в пальцах оставленный Эриком плеер. Кровь с тела и крыльев он уже стер.
— А ты?
— А тебя не смутит необходимость пить кофе, сидя рядом с тем, кто только что на твоих глазах порубил на куски четверых людей? — резко и даже почти что зло спросил он. Но Катя расслышала в его голосе боль.
— Не смутит. Они… наверное, они заслужили свою участь.
Он спрыгнул с подоконника, подошел, сел рядом.
— Выпей и съешь хотя бы пару кусочков. Поможет.
— Прости меня…
— За что?
— За то, что испугалась… — она зябко поежилась, обхватила обеими руками горячую чашку. — Это не из-за тебя… то есть, я не… Нет, не так. Я не изменила своего отношения к тебе. Я просто испугалась, я никогда не видела столько крови и… не видела, как выглядит разрубленный пополам человек или человек без головы, и передо мной никогда не падали отсеченные руки…
— Я убил их так, как было наиболее целесообразно. Не подумал, как это выглядит со стороны, — стараясь, чтобы это прозвучало как можно равнодушнее, сказал Коста.
— Прости меня… — тихо повторила она. — Прости…
— Подожди… мы не о том говорим, — он сжал пальцами виски, помассировал. — Ты не должна извиняться… Вообще, что ты делала в таком районе поздно ночью?
— Я бабулю навещала. Она не в ладах с моими родителями, отказалась переезжать в более престижный район, чтобы не быть им обязанной… с ней только я общаюсь. Пока чай пили и разговаривали, как-то время быстро пролетело, я поздно спохватилась.
— Почему не вызвала такси?
— Да я всегда от нее на метро ездила, так проще и быстрее…
— Зато на такси безопаснее. Не делай так больше.
— Хорошо…
Несколько минут прошли в молчании. Потом Катя вдруг сказала:
— Помнишь Стаса Ветровского?
Еще бы он его не помнил!
— Разумеется.
— Его арестовали вчера. За педофилию и что-то там еще.
Коста приподнял бровь.
— Ты в это веришь?
— Не знаю…
— Не верь. Такой идеалист как он скорее удавится, чем тронет ребенка. Я встречался с ним и кое-что понял.