Иная терра.Трилогия
Шрифт:
И несправедливый приговор принял с покорностью и благодарностью человека, испытывающего потребность заплатить за собственную ошибку — страшную, преступную ошибку.
Непростительную для того, кем Стас пытался быть. Командор ордена Аарн может ошибиться в действиях, может ошибиться в оценке ситуации, может даже ошибиться в человеке, сочтя его лучше, чем есть, но ни в коем случае не наоборот!
Надо разыскать того сержанта из отдела тестирования осужденных, подумал Стас. Поблагодарить — и не за добрые советы, не за то, что благодаря его помощи при тестировании Ветровский попал на более-менее приличное распределение.
Поблагодарить за то, что нагрузил сверх меры, и юноша уставал до такого состояния, что не мог думать вообще ни о чем. В том числе — о Лешке.
Потом была перевозка, провокатор, сломанное ребро, корпорация, шестнадцатый барак, знакомство с сокамерниками, и вскоре — инцидент с Четвертым, после которого стало и вовсе не до воспоминаний о Каноровом.
Стас вздрогнул, выронил обжегшую пальцы сигарету, прикурил новую. Тени за его спиной сжимали свои далекие пока еще объятия, с каждым вдохом подступая все ближе и ближе…
Стас узнавал их, а они узнавали Стаса. Четвертый. Не человек, не качества, не лицо, не поступки — один только безликий номер. Ветровский не помнил, как выглядел покойный старший барака, не помнил, чем он отличался, не помнил ничего — только дикий вопль, вырвавшийся из груди человека за мгновение до того, как разряд тока прошел через его тело, разорвав сердечную мышцу.
Хотя нет — еще он прекрасно помнил предшествовавшую сцену. Помнил, как Четвертый хотел убить Десятого за отправленный с ошибкой отчет, помнил, как Четвертый едва не задушил его самого, как чуть не размозжил Восьмому голову монитором — просто за то, что они попались ему под руку. Самооборона, только самооборона.
«Ты его убил?»
«Нет. Я его только толкнул».
Только толкнул. Не убивал. Не виноват. Самооборона. Всего лишь самооборона. Не убийство.
Стас тихо застонал, вжимаясь плечом в стену — как будто стена могла защитить его от призраков! Он спрятался от призрака Леши, укрывшись сперва в усталости, потом в страхе, потом в решимости выжить во что бы то ни стало, и окончательно похоронил в себе тень преданного им человека, когда убил.
Он прятал призрак Четвертого все в той же решимости выжить и не сломаться, стать тем, кто падает, но поднимается, гнется, но не ломается. Он прятал образы сохранивших верность ему друзей-аарн, раз за разом повторяя себе им самим же придуманную ложь: «без меня им будет проще, я приношу беду, я навлеку опасность, им лучше быть самим, я испачкал руки в крови и не могу быть в ордене, они могут сами, сами, сами…»
Лгал себе — и оставался в деревне сперва до осени, потом перезимовать, потом до лета, а потом страда, уборка урожая, а потом надо достроить дом, а потом зарядили дожди, а потом снова зима… Призраки молчали в глубине его души, и Стас в какой-то момент даже поверил, что они оставили его. Да, оставили — пока он платил за то, что совершил.
Платил Канорову, нося его имя, платил Четвертому, не пытаясь бороться, подчиняясь обстоятельствам. Но теперь, когда Ветровский осмелился вернуться, вновь назваться своим именем, питать надежду вновь войти в орден — нет, конечно же, не встать во главе его, но хотя бы просто делать то, что в его силах…
Теперь он вернулся, и призраки вернулись к нему. Самыми страшными были Леша и Четвертый. Тот, кого Стас предал, и тот, кого Стас убил. Но были и другие, много других…
Отчетливее всех помнились те, кого он просто подвел, и те, кто пострадал из-за него. Бедная Вика, которая верила в него, но вынуждена была уйти из ордена, чтобы не разрываться пополам, Антон, потерявший своих друзей и единомышленников по ордену из-за того, что не поверил в виновность Стаса, и многие, многие другие.
Еще была Леся, маленькая глупая девочка, влюбившаяся в красивого парня и решившая, что он не лжет, он и правда будет с ней, и на ближайшем празднике урожая они, краснея и держась за руки, подойдут к Деду, чтобы тот сказал, когда сможет объявить их семьей, а не только любовниками, ведущими совместное хозяйство. Да, еще был Дед. Дед, который, что бы он там ни чувствовал «с самого начала», все же надеялся, что сильный, работящий, честный парень, имеющий неплохие задатки лидера, останется в деревне — и как знать, быть может, даже займет его, Дедово, место, когда сам Дед уже не сможет руководить поселением. И был орден. Алик, Женя, Инга, Азамат, Виктор, Гранд, Саша и Саша. Восемь человек, которым он не имеет права смотреть в глаза. Восемь человек, и некоторые из них до сих пор считают, что он, вернувшись, возглавит орден и все пойдет по-прежнему.
Хуже всего, что в числе этих некоторых — Алик. Вот кто достоин повести за собой орден! Но Алик верит в Стаса, Алик простил Стасу то, что прощать нельзя, и… И Алик не простит, если Стас откажется. Тупик. Он не имеет права встать во главе ордена, и не имеет права отказаться.
Пронзительно взвыла сигнализация внизу, Ветровский вздрогнул, едва не свалившись с подоконника. Посмотрел на давно погасшую сигарету, аккуратно убрал ее в пачку — завтра выкинет. Бросил взгляд в небо — тяжелое, затянутое мутными тучами.
— Что мне делать? — тихо спросил он.
Ответ пришел сам, естественный, страшный, простой. И Стас мгновенно понял — других вариантов нет просто потому, что их нет и быть не может.
Истина — всегда разная, но иногда она одна. И ответ был истиной, единственной и абсолютной. В последний раз вдохнув прохладный сентябрьский воздух, он вернулся в полную притихших призраков комнату, растянулся на диване.
Ответ был найден, и пока что больше не было ничего, о чем следовало бы беспокоиться. Завтрашний день решит все, а пока… пока можно просто отдохнуть. Стас улыбнулся хмурому небу, закрыл глаза, и почти мгновенно провалился в сон.
III. V
Время погибель множит,
Но возвратясь — найдешь.
Чем ближе становилась цель, тем отчетливее он видел дальнейший к ней путь. С каждым прожитым не зря днем, с каждым пройденным отрезком долгой и тернистой дороги, с каждым переведенным на надежный, с отрицательными процентами, швейцарский счет миллионом, с каждым новым гражданином еще несуществующей страны он приближался к цели.
И чем дальше — тем больше цель казалась ему не Раем, Землей Обетованной и Эльдорадо в одном флаконе, а жадным безжалостным зверем с разверстой пастью, способным поглотить в одно мгновение любого, кто встанет на пути ищущего Зверя.
Он гнал от себя эти мысли, и Зверь отворачивался, уходил, растворялся в тумане, позволяя вернуться золотой мечте о стране. Да, Олег все еще мечтал о ней — став целью, мечта не перестала быть мечтой.
Страна, где каждый сможет все, где каждому дадут образование, которого он заслуживает, где каждый займет место, которого он достоин, и на котором сможет раскрыть себя максимально полно. Страна, где не будет алкоголиков, наркоманов, моральных уродов, служителей культа потребления, безмозглых людей-свиней, одним словом — выродков. Страна, где каждый, желающий быть счастливым, сможет им стать.