Иная терра
Шрифт:
Главарь хмыкнул.
— Есть. Держи, — и кинул несчастному пакетик с джампом.
Глаза Гранда вспыхнули, и он кинулся к товарищу. Через десять минут оба валялись на одеяле, на лицах застыли глупые улыбки — ребята унеслись далеко от мира, который так жестоко с ними обходился.
— Ниндзя, а ты? — спросил Стас. Та отрицательно покачала головой. — Что уже нашла где-то дозу?
— Да, нашла, — ухватилась девочка. Но по ее взгляду и общей нервозности было ясно, что ничего она не нашла. И это казалось подозрительным — почему она отказывается?
— Тебе не надо ничего за это платить, — тихо, чтобы его
— Понимаю, но… я не хочу, Стек. Не надо, не предлагай, — она задрожала еще сильнее.
Парень пожал плечами.
— Не хочешь — не надо. Уж насильно тебя никто не заставит.
— Спасибо…
Ниндзя быстро дохлебала разводной суп из пластиковой миски и вернулась в свой угол — читать.
I. III
Мне никогда не войти в этот сад,
В нем нет цветов для меня…
Холодные лучи октябрьского солнца, без помех проникая сквозь идеально чистое стекло зимнего сада, искристо преломлялись в тонких струях фонтана, рассыпаясь мириадами ярких брызг. Воздух наполняли ароматы роз — в этом саду всегда цвели розы, круглый год. Хотя бы десять-пятнадцать сортов из бесчисленного множества — казалось, здесь собраны все существующие и несуществующие разновидности этого цветка. Впрочем, скорее всего, так оно и было.
Возле фонтана стояло удобное кресло, рядом — прозрачный стеклянный столик. В кресле с комфортом устроился слегка полноватый мужчина лет сорока, с мягкими, располагающими чертами лица и глазами цвета чайной розы, настолько светло-карими, что такой оттенок выглядел почти неестественным. Мужчина пил белое вино из тонкого хрустального бокала, иногда улыбался собственным мыслям и симфонии Бетховена, негромко доносящейся из спрятанных в листве колонок. Читая что-то с висящего перед ним в воздухе голографического экрана, он порой делал пометки в электронном блокноте, потом откладывал его в сторону, вставал, подходил к одному из розовых кустов и несколько минут, с благоговением перед красотой цветов, упоенно взирал на нежные лепестки, сочно-зеленые листья и стебли, и острые шипы, напоминающие о том, как же бывает опасна красота, особенно — естественная.
— О времена, о нравы! — воскликнул мужчина, вновь вернувшись к экрану и пригубив вино. — Современная молодежь, что вы можете знать о настоящей красоте? О стремительном и грозном великолепии атакующего тигра, о нежном и капризном очаровании экзотического цветка, не теряющимся в момент растворения попавшего в липкую ловушку насекомого, о величии и грозной бесподобности органа? Нет, вы падки на блестящее и громкое, и за шелухой не видите сути! Вы ничуть не изменились за последние полсотни лет… и как же вы мне за эти полсотни лет надоели!
Он грустно улыбнулся — но все благодушие как ветром сдуло, когда тихонько тенькнула японская «музыка ветра», изготовленная и расписанная вручную в Киото, и предупреждающая теперь о том, что кто-то открыл дверь помещения, в котором располагался зимний сад.
— Господин Дориан, к вам посетитель, — осторожно проговорил вошедший, худощавый молодой человек с внешностью коренного грека.
— Аполлон, я размышлял о красоте, — с горечью отозвался Дориан после секундного
— Простите меня, господин, но…
— Какого дьявола принесло? — зарычал тот, его светлые глаза мгновенно налились яростью. Аполлон отшатнулся, но громадным усилием воли заставил себя не броситься бежать как можно дальше от этого места.
Он не знал в точности, кто этот жуткий человек, способный на многое, на что не способны обычные люди. Дориана можно было бы назвать магом, но и на мага он не походил. Вся его магия заключалась в умении нагнать ужас на любого и в возможности каким-то образом влиять на окружающее пространство так, что оно подчинялось ему, создавая наиболее благоприятные обстоятельства — например, он сколотил состояние, играя на бирже, и Аполлон был на сто процентов уверен, что даже каждая неудача в результате пошла на пользу делам его хозяина. При этом грек, знавший толк в биржевых играх, не мог не заметить, что Дориан гораздо меньше его разбирается в финансах. Ему просто очень, очень, очень сильно везло. Неестественно везло.
— Он назвался Константином и сказал, что вы с удовольствием примете его. Я предупредил его, что вы очень заняты и что вас нельзя беспокоить, но он заявил, что его вы примете. И… он очень странно одет. На дворе октябрь, а на нем нет даже рубашки…
— Если это тот, о ком я думаю — то ты правильно сделал, что предупредил меня, — немного успокоившись, бросил Дориан. — Но если это кто-то другой — ему никто не позавидует! Пригласи его!
— Секунду, господин! — грек скрылся за дверью. Хозяин оранжереи вздохнул, и вытащил из скрытого за переплетенной занавесью лиан мини-бара еще один бокал — просто так, на всякий случай.
Вновь тенькнула музыка ветра, но шагов слышно не было… впрочем, это только подтверждало его предположение о том, что же пожаловало к нему в гости.
Тихо лязгнул металл.
— Рад видеть вас, Коста, — не оборачиваясь, проговорил Дориан. — Не желаете вина?
— Нет. Нет, — глухо ответил посетитель.
— Что?
— Нет, ты не рад меня видеть. Нет, не желаю, — пояснил он, приближаясь.
Высокий, крепко сложенный человек лет тридцати… на вид. Длинные темные волосы спадают каскадом по спине (и как только они ему не мешают?), выше пояса обнажен — еще бы, с его… гм, особенностями ни рубашку, ни куртку не оденешь. Легкие сапоги, синие джинсы. Умные, холодные глаза цвета морской воды.
И стальные перья за спиной. Широкие, мощные крылья. Усиленные особым сплавом кости, ребра спереди сращены в сплошную «встроенную» броню. Силой превосходит хорошо тренированного человека почти впятеро. В скорости, правда, всего вдвое…
Дориан внимательно изучил визитера, вспоминая его характеристики. Страшный боец. Действительно, страшный.
Тем временем Коста пересек свободную площадку, обошел фонтан, сел на его бортик, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками, и с металлическим лязганьем расправил крылья. Длинные волосы соскользнули на грудь.