Иная жизнь
Шрифт:
Но камнепад случился уже на первом крупном мероприятии — на открытом заседании секции, которое мы проводили 28 ноября 1979 года в гостиной Дома актера. Члены секции просто растворились в гуще многочисленных незваных гостей, среди которых выделялась величественная (а ля Зыкина) фигура инструктора горкома партии Люции Савиновой. За все время она не разомкнула рта, томно кутаясь в цыганскую шаль. После докладов, сделанных мной — о сути проблемы и задачах секции, Львом Гиндилисом — о результатах анализа статистических данных по наблюдениям НЛО в СССР (а он докладывал содержание брошюры, изданной с соавторами в ИКИ), и, наконец, после яркого, как всегда, выступления Георгия Ивановича Куницына
Не так получилось в Киеве. Там неутомимая Инна Сергеевна Кузнецова, ссылаясь на опыт Москвы, сумела быстро организовать аналогичную секцию в составе Украинского НТОРЭС. Председателем секции согласился стать академик Писаренко, и она, благодаря усилиям Кузнецовой, существует и по сей день.
И вдруг — о, Господи, неисповедимы пути твои — меня приглашают к членкору В. В. Мигулину, первому лицу в Академии наук СССР по проблеме аномальных атмосферных явлений, главному цензору по всему, что касается НЛО, а заодно и директору Института земного магнетизма, ионосферы и распространения радиоволн и к тому еще и профессору МГУ. Принимал он во флигеле, что рядом со зданием президиума Академии на Ленинском проспекте. «Мы хотим установить взаимопонимание. Вы не возражаете, если на нашей беседе будут присутствовать мои коллеги?» Мы не возражали. А потом вспомнили, как в цирке показывают диких животных.
Меня посадили на стул перед столом Мигулина. А «коллеги», не помню, в два или три ряда уселись в удалении, в почтительном или карантинном расстоянии, обеспечивающем, по крайней мере, первичную безопасность. Не хватало разделительной изгороди. Но она была возведена мысленно. Среди клевретов Мигулина я знал лишь двоих — Ю. В. Платова и А. А. Макарова. Все напряглись. Еще бы, рядом живьем сидел возмутитель общественного и особенно академического спокойствия, смутьян, этакий «тарелочный» Робин Гуд.
Я не жалею о затраченном времени. И хотя беседа была никчемной, и Мигулин не отошел от официальной точки зрения: запуски ракет, оптические и метеорологические эффекты, я еще раз понял, что эти, называющие себя исследователями люди рядятся в чужую тогу. И не ведомо им то, что называется научным поиском. «Вот когда мы получим данные, то мы…» — «От кого получим? Кто вам их доставит? А сами-то вы выезжали хоть раз туда, где приземлялся НЛО? А как поставлен сбор информации очевидцев? А как вы поступаете, когда пишут о контактах? Как? Вы такие письма сразу выбрасываете?» — «У нас давно наработаны методы работы с подобным материалом». — «То есть как давно, если раньше НЛО вообще не изучались?» — «Не горячитесь. Мы учтем Ваши предложения. Более того, в формируемом для изучения проблемы коллективе мы найдем достойное место и для Вас». Конечно, и тогда, и позже ни о каком достойном месте никто не вспоминал. Но сдерживающее влияние «серого генерала» от науки на российскую уфологию ощущается и сегодня.
Мне представляется, что главный враг человечества — это вульгарность человеческого сердца, человеческого воображения. Например, вульгарно-плоское воображение Маркса, его российских наследников, вульгарно-ортодоксальное воображение мигулиных.
А я, как собака в поисках хозяина, заручившись рекомендацией Хрунова, уже договаривался с космонавтом А. В. Филипченко об образовании секции НЛО в возглавляемой им Федерации космонавтики при ДОСААФ. Мой доклад на президиуме Федерации завершался, все согласно кивали, но в зал ворвался взволнованный незнакомец.
«Кого вы слушаете? Кто дал ему слово? Об этом человеке (то есть, обо мне) отрицательно высказывался один из членов Политбюро!!!» — на одном дыхании все это прокричал, как оказалось, директор Московского планетария Парцевский. Он даже дрожал, то ли от негодования ко мне, то ли от подобострастия к неназванному идолу. Выстраиваемое нами с Филипченко здание рухнуло в минуту. Оспаривать что-либо было бесполезно. Мы с членом Политбюро были в разных весовых категориях. Вышло, как в планетарии: когда зажигается свет, ты вновь переносишься от звезд к терниям.
Мне вспоминается директор другого планетария, Вильнюсского. Думается, он, этот деликатный, тихий и уважаемый в городе человек по фамилии Камишаускас вообще не способен кричать, даже если его будут принуждать все Политбюро, вместе взятое. Что поделать — собранность, сдержанность и элементарное чувство меры никогда не были в числе национальных достоинств русского народа. А Прибалтика — это особый, красивый мир и жизненный уклад, пропитанный гуманизмом. Я был там многократно — курсантом, офицером, лектором, курортником.
Паланга! — упруго звучит, как струна.Как волна, ползущая с левого фланга.Как танго, как колокол Ганга.Паланга!Курорт высокого ранга на белом песке,Полоской седой на виске.Как штанга, удары волны по груди.Паланга! И чайки летят впереди.Нашу дрейфующую, как «Летучий голландец», группу мы назвали Московской уфологической комиссией. А чуть позже, в отличие от других возможных московских комиссий, добавили к названию «имени К. Э. Циолковского».
Где мы только ни заседали — в редакции газеты «Социалистическая индустрия», в задней и передней комнатах музея имени Николая Островского, в аудитории корпуса гуманитарных дисциплин МГУ. Там нас по чьей-то наводке накрыл проректор МГУ. Он вбежал не хуже Парцевского и, заикаясь, потребовал освободить аудиторию, где якобы вот-вот должны начаться какие-то занятия. А в этот момент как раз выступал импозантный Куницын. Проректор его узнал и сменил гнев на уговоры. Но работа была сорвана, и мы ушли длинным коридором, зияющим открытыми дверьми пустых аудиторий. Следующее прибежище комиссии клуб Шелкового комбината имени Я. М. Свердлова близ Новодевичьего монастыря. Здесь мы проявили дипломатичность, оформившись как вновь образованный Народный университет научно-технических знаний. Я расписал тематический план цикла занятий на несколько месяцев, но не поставил нигде своей фамилии. Для официальных органов она стала одиозной. План был напечатан, вывешено расписание. Прибывали желающие участвовать. Порою заседания превращались в расширенный ученый совет, где присутствовало больше сотни человек.
Но меня пригласили выступить и на настоящем ученом совете в Институте прикладной геофизики. Предложение исходило от директора института С. И. Авдюшина. Совет как совет, доклад как доклад. Вопрос — ответ. Практически никакой дискуссии. Никто не встрепенулся, никто не возмутился. Приняли к сведению, пожелали взаимных успехов. Кто-то даже похлопал в ладоши, а кто-то, правда, посоветовал расширять фактографическую основу за счет отечественной, а не зарубежной статистики. Я согласился, сказав, что уфологи-общественники стремятся именно к этому.