Инцидент в Макошине
Шрифт:
Стёпка почесал в затылке шариковой ручкой: за такой бредовый отчёт начальство с потрохами съест. "И будет на одну черепно-мозговую больше", - мрачно подумал он.
Надо бы пройтись по участку. И прямо сейчас, пока не стемнело. «И силы зла не властвуют безраздельно», - мысленно хмыкнул Степан.
Солнце висело над городом надувным алым шариком. Рваные тряпки облаков мотались над горизонтом, едва не цепляясь за флюгер на макушке пединститута.
Стёпка вышел на Овражную, обогнул остов продуктового ларька, сгоревшего в прошлом году, через забор сорвал пятнистое яблоко. Он не знал толком, куда идёт, город сам кружил его улицами, мягко подталкивал в одному ему ведомом направлении, пока не вывел на обрывистый берег Макоши.
Там ждали псы.
Стёпка не сразу понял, что за тёмные груды торчат на пустыре среди останков вымерших автомобилей. Он шагал бездумно, переступая через вросшие в землю железяки, когда одна из куч широко зевнула, вывалив красный язык. Собаки. Целая стая.
Участковый замер.
Псы медленно поднимались, в пугающем молчании обступали человека. Вечер наваливался на пустырь, глуша краски, размывая очертания; лишь горели бледными фонарями дикие глазища.
Бежать! Но ноги отнялись, и кусок льда застыл в животе - не успеть. Дурак, о чём он думал только...
Казалось, среди собак он видит коз, барана и чуть ли не лося. Словно безумный зоопарк собрался к ночи на пустыре - поохотиться на человека. Голого, беззубого, беззащитного.
И даже носок с мелочью остался в столе.
Кто-то громадный, косматый задел его спину. Дохнуло смрадным жаром, точно огромная пасть раскрылась над макушкой застывшего в страхе человечка. Дохнуло и ушло, только краем глаза заметил то ли медведя, то ли человека в волосатой шубе.
– Отпустите его, - рыкнуло существо таким низким басом, что едва различались слова.
Миг - и сгинуло всё, осталась перепутанная с проволокой трава, и только вдали звонко цокали по дорожке каблучки.
Степан бросился прочь.
– Девушка! Постойте, девушка.
Остановилась. Сухощавая фигура с острыми плечами, узкое лицо. В сумерках её глаза казались янтарными.
– Девушка, вы это... не подскажете, как до Лесной пройти... чего-то я заблудился, наверное, - говорить, говорить, не важно что. Она живая, тёплая, она человек. Только бы выбраться, - а то я тут... знаете... а тут и вечер, и я чего-то не найду...
Захлебывающийся голос увял. Девушка вела себя странно: смотрела поверх его головы и молчала. Будто ждала чего-то.
– Ну... я пойду, наверное, - упавшим тоном заключил Стёпа.
– Я с вами.
Ну вот и отличненько, вот и ладушки. Два человека - это уже не одиночка, к двоим не всякая шпана сунется, даже если из двоих одна - девушка. Шорк-шорк стоптанные подошвы по асфальту, клац-клац каблучки. Сейчас мимо бараночной фабрики пройдём, а там и до Овражной недалеко. Можно и незнакомку домой проводить, чего ей одной ночью шататься.
Одной? Ночью? А чего она одна ночью возле пустыря делала?
Степан резко остановился. Девица молча стояла за его спиной. Медленно-медленно Киреев повернул голову.
На фоне выплывшей луны торчали кошачьи уши.
– Мяу, малыш, - осклабилась морда пантеры на бледной девичьей шее.
Луна скрылась так стремительно, точно задёрнули шторку облаков. У горизонта явственно громыхнуло.
– Кажется, дождь собирается, - промурлыкало чудовище. Кошачьи глаза горели ровным лунным светом.
– Пойду я, пожалуй.
И улыбнулась ещё шире, показав белоснежные клыки.
– Чао, Стёпа.
***
Книга пропала.
Эта мысль пришла раньше прочих ощущений и заставила Георгия открыть глаза. Пружина кровати больно впивалась под ребро; лунный свет, разбившись об оконную раму, падал бледными квадратами на затёртый линолеум.
Книга пропала. Нужно домой.
Георгий поднялся. Больной ноги внутри гипса он не чувствовал вовсе, зато здоровая тряслась мелкой дрожью, и колено будто ватное - проклятая старость! Беспомощная, убогая, дряхлая.
Шаг, ещё один. Уцепился за спинку кровати, так что выдавились наружу змейки вен, серые в призрачном свете. Обливающийся потом, рухнул обратно в постель.
Проклятая слабость. Что же делать?
Лунный свет дрогнул. Беззвучно отделился от окна высокий человек - изящный и гибкий, как танцор-жиголо. Бледный луч осветил его профиль с античной высокой переносицей, твёрдый упрямый подбородок.
– Добрая ночь, - сказал незнакомец и щёлкнул выключателем.
Он прошёлся по палате танцующим шагом, на мгновение выглянул в коридор. В пальцах небрежно покачивалась тонкая трость с обвившимися вокруг набалдашника золотыми змейками.
Глядя на него, Георгий остро почувствовал каждый прожитый год.
– Вы кто?
– Я Гермес.
Всего лишь Гермес, доброй ночи. Сейчас он скажет, что трость - это кадуцей. А крылатые сандалии достанет из кармана.
– В самом деле Гермес?
– Или Меркурий. Или даже Сунь Сы-мяо - это ведь только имена.
Лицо расплывается в широкий блин, смеются щёлочки глаз. Юркие змейки спрыгивают с кадуцея, оборачиваются вокруг запястья живыми браслетами.
– Или, скажем, Локи. Впрочем, этот слишком кровожаден.
– А на самом деле вы?..
– Одна из сил, конечно, - Гермес пожимает плечами, словно присутствие в мире неких сил с лицами античных богов - такая же прописная истина, как восход солнца на востоке.
Ну, конечно. Весь сил. Вес-сь.
– Да-да, - тревога Георгия выплёскивается нервным смешком, - Я часть той силы... как там? что вечно хочет зла и вечно совершает благо.
– Хотеть зла - это скучно, - серьёзно говорит Гермес.
– Зло надо совершать. Или, как там у вас? не заморачиваться. Раньше это понимали.