Индеец с тротуара (сборник)
Шрифт:
— Хочу тебя видеть, — все с тем же чувством в голосе сказала она.
Она повернулась, пошла и скрылась за дверью, и я пошел мимо ее дома к себе.
Отец смотрел телевизор, мать сидела рядом с ним и вышивала. Она спросила: «Что, короткое кино?» Я сказал: «Короткое», она спросила: «Тебе понравилось? О чем оно?» — «Ох, не знаю», — ответил я и поднялся к себе, потому что с ночного свежего ветра окунулся в липкий туман. А в тумане я не мог говорить, не мог вымолвить ни слова правды.
Мои родители вовсе в этом не виноваты. Если вы думаете, что эта книга — одна из тех, где всю вину валят на голову
Я зашел к Натали на другой день вечером. Все было как и в первый раз: миссис Филд впустила меня, и я услышал, что Натали занимается. Я подождал в темном холле, музыка прекратилась, и Натали спустилась ко мне. Она предложила:
— Пойдем пройдемся.
— Дождь идет.
— Ну и пусть, — сказала она. — Мне хочется на улицу.
Она надела пальто, и мы пошли в парк.
По лицу ее видно было, что вся она еще далеко, в высших сферах, в музыке. Должно было пройти какое-то время, пока она спустится на землю.
— Что с тобой было? — спросила она, когда мы прошли уже с полквартала.
— Да так, ничего.
— Что-нибудь слышно из колледжей?
— Да, из одного.
— Из какого?
— Из Массачусетского.
— И что?
— О, они готовы принять меня.
— А стипендия?
— И стипендию дадут.
— Полную?
— Да.
— Ого! Здорово. Ну, и что ты решил?
— Ничего.
— Ждешь ответа из других колледжей?
— Нет.
— Как это?
— Да я, пожалуй, в Штат пойду.
— В Штат? Зачем?
— За дипломом.
— Но почему в Штат? Ты же хотел поработать с тем человеком из технологического.
— Это не для новичков — пришел, понимаешь, в институт и, пожалуйста, работай с лауреатом Нобелевской премии.
— Но не вечно же новички остаются новичками, верно?
— Ну да, но я решил не идти туда.
— Мне показалось, ты сказал, что ты ничего не решил.
— Да нечего тут решать.
Она сунула руки в карманы пальто, вздернула нос и застучала каблучками по тротуару. Она казалась взбешенной. Но, миновав еще квартал, произнесла:
— Оуэн!
— Да.
— Мне, право, неловко…
— Отчего?
Не знаю, как у нее хватало сил продолжать этот разговор: я говорил с нею холодно, тупо, безразличным тоном. Но она все-таки продолжала:
— Я про Джейд Бич и про то, что было…
— А, ты об этом! Да ерунда, не стоит.
Не хотел я ворошить прошлое. Слишком огромное, важное и тяжкое выпирало из тумана. И мне захотелось отвернуться, чтобы не видеть.
— Я много думала об этом, — сказала она. — Понимаешь, мне казалось, что мне все ясно тут. Я считала, что, по крайней мере, никого мне не нужно, никаких таких отношений. Полюбить там, или закрутить роман, или выйти замуж… Я еще достаточно молода, и мне еще надо очень многое сделать. Все это довольно глупо звучит, но это правда. Если бы я могла, как другие, относиться легко к сексу, все было бы в порядке, но, по-моему, я не могу. Мне ни в чем не нужна эта легкость. Видишь
— Не знаю, — пробормотал я. Мне больше вообще не хотелось говорить, но дернуло меня за язык, и я сказал: — А мне кажется, ты была права. Притянул я этот дурацкий секс, когда в нем и нужды-то не было.
— Нет, была, — произнесла она каким-то усталым, разбитым голосом. Потом резко: — Нельзя же чувству сказать: поди прочь и возвращайся через два года, потому что я сейчас очень занята!
Мы миновали еще один квартал. Дождь был мелкий, как туман, — мы едва ощущали его на своих лицах, но капли стекали уже с воротника мне за шиворот.
— Я впервые пошла на свидание, — стала рассказывать она, — когда мне было шестнадцать лет. Ему было восемнадцать, он был гобоистом, а все гобоисты сумасшедшие. У него была машина, он ее припарковывал так, чтобы из окон открывались прекрасные ландшафты, а потом, представляешь себе, буквально набрасывался на меня. И говорил: «Натали, это сильнее нас!» Меня это бесило, и в конце концов я сказала ему: «Может быть, это сильнее вас, но не меня!» Ну, на том все и кончилось. Дурачок он был. Да и я тоже. Но тем не менее… Теперь я знаю, что он имел в виду.
Она помолчала какое-то время, потом добавила:
— Но все равно…
— Что?
— Нам-то это не нужно, правда?
— Что?
— Ну, нам с тобой ни к чему это. Верно?
— Да, — сказал я.
Тут она взбеленилась. Остановившись, взглянула на меня исподлобья, с яростью.
— То ты говоришь «да», то ты говоришь «нет»; то тебе «нечего решать»… Нет, есть что решать! И думаешь, я знаю, правильно я решила или нет? Почему я должна принимать решения? Если мы друзья — а в это упирается все: можем мы быть друзьями или нет? — так вот, если мы друзья, то и решать мы должны вместе. Так?
— Верно. Мы так и делаем.
— Так чего же ты тогда злишься на меня?
Мы уже были в парке и стояли под высоким каштаном. Ветки защищали нас от дождя и бросали глубокую тень на нас. Над нами в свете уличного фонаря кое — где как свечи сияли цветы каштана. Пальто и волосы Натали сливались с тьмою, и я видел только ее лицо, ее глаза.
— Да не злюсь я, — сказал я. И показалось мне вдруг, что земля сдвинулась подо мной, что мир перевернулся, — землетрясение и не за что ухватиться. — У меня все перепуталось. Вот в чем дело. Все потеряло для меня всякий смысл. Не могу справиться с этим.
— Но почему же, Оуэн? Что с тобой стряслось?
— Не знаю, — сказал я, положил ей руки на плечи, она прижалась ко мне, обхватила меня руками.
— Я испугался, — признался я.
— Чего? — спросила она глухо, уткнувшись лицом мне в пальто.
— Я испугался, оставшись в живых.
Она еще крепче прижалась ко мне, я обнял ее.
— Я не знаю, что мне делать. Понимаешь, считается, что я должен жить еще годы и годы, а я не знаю как.
— Ты хочешь сказать — не знаешь, для чего.